Хеллсинги - давняя любовь, и предыдущие их выступления нравились.
Мои любимые укурыши
Бесчестные (могу поспорить, что недодадут, но вдруг чудо? поболеть за них святое дело )
Стругацкие греют душу.
Стар Треки, ибо еще одна давняя любовь, плюс есть мааааааааленький шанс, что додадут (вот странное все-таки слово).
И потом, они выдали мне индульгенцию!
Настоящим документом удостоверяется, что
Энсин Сайлентиндиго
Волей Федерации и Фандома Стар Трек получает единовременное отпущение грехов, в коих повинен:
✔ Возжелал другого пейринга, кроме К/С, и прочел его, либо осквернил себя написанием✔ Называл Шатнера толстым, мысленно или всуе✔ Смотрел STID из-за Камбербэтча, ибо ересь есть сия великая✔ Истово верует, что нет во вселенной капитана краше и лучше Пикарда, аминь.
Податель сего ни в чем не виновен и считается настоящим треккером с настоящего момента и до выхода третьего фильма ребута, пока новые страсти и греховные помыслы не завладели им, да простит и сохранит его великий Родденберри.
В таком вот аксепте. А по ходу наверняка еще кого-нибудь интересного найду.
в которой Пендлтоны узнают, что иногда лучше жевать, чем говорить
Глава 15. Два месяца спустя
Императрица кончиками пальцев отодвинула документ и рассеянно бросила:
— Пусть этим займётся командор.
— Госпожа, вы уже в третий раз отказываетесь рассмотреть проблему! – твёрдо возразил Кромвель, придвигая бумагу обратно. Он скорчил жалобную гримасу (что при его неподдельном отчаянии труда не составило). – Я не могу постоянно заниматься чужими вопросами, чтобы исправить всё, что наворотил ваш лорд-защитник!
Джессамина опасно прищурила светлые глаза в ответ на едкий комментарий, но помимо воли подобралась, судорожно сжав пальцами перо.
Кромвель хоть и опустил голову, но всё равно не унялся.
— Прошу прощения. Я погорячился. Но пора ведь хоть что-нибудь предпринять!
Она слегка поникла и отвернулась от секретаря и его бумаг, чтобы глянуть в окно.
Дела шли не очень.
Миновало два месяца со дня инаугурации Корво в качестве королевского защитника, и назвать перемену безболезненной означало бы погрешить против истины.
Парламентарии дулись. Но не это тревожило Джессамину. Она внутренне подготовилась к косым взглядам и клеветническим измышлениям. Она знала, что они станут голосовать против её прожектов из чистой вредности. Знала, что будут неизбежны раздоры в среде военных. Заседания Тайного Совета теперь отнимали куда больше времени. Каждый участник считал своим долгом всячески продемонстрировать ей своё недовольство, причём вне зависимости от темы обсуждения.
Но она умела справляться с оскорблёнными чиновниками и судьями. Их упрямство и вспышки гнева хоть и раздражали, но длились недолго: очень скоро они отыщут, куда ещё сцедить свой яд. Кроме того, большинство из них достаточно благоразумны, чтобы понимать: если они чересчур увлекутся играми в оскорблённое достоинство, в ответ она может принять ещё какое-нибудь странное решение в обход их рекомендаций.
Знала она и то, что аристократы станут отдельным кошмаром. И оказалась права: те не обманули её ожиданий.
Корво не принадлежал их кругу. Он не был отпрыском старинного богатого рода. Он не был нуворишем. Он не обладал ценимыми в их среде талантами. Он прибыл с привычного, презираемого ими Серконоса, а не из загадочных экзотических стран. Будь он каким-нибудь эксцентричным тивианским учёным, то не вызвал бы у них столько отторжения, ибо знать обожает пикантные интриги: надо же им о чём-то судачить на балах. Но нет, вместо этого они лишили армию финансовой поддержки, говорили гадости, в открытую дразнили её гвардейцев и шантажировали парламентариев своей властью над репутациями и капиталами.
Всё это, разумеется, не ново. Досадно и тяжело, потому что дворяне и Совет решили атаковать её одновременно – но не ново. Ничего такого, чего она не смогла бы упрямо переждать...
Если бы не фактор, который она не учла: Корво.
Джессамина повернулась к секретарю и, приняв из его рук скреплённый сургучом свиток, устало вздохнула:
— Ну, что на этот раз?
— Лорд-защитник уволил двадцать восемь ваших офицеров, госпожа, - объявил Кромвель, пряча лицо в ладони и откидываясь на спинку кресла. Наконец поделившись дурной вестью, он бесспорно почувствовал облегчение.
— Что? – запаниковала Джессамина и, поспешно сломав печать, развернула документ. То оказалась петиция и длинный список «несправедливо уволенных». – На каком же основании?
— А какая разница? – страдальчески фыркнул Кромвель. – Эти молодцы вполне могли открыто воровать деньги из вашего кармана, а их родовитые семейства всё равно посчитали бы увольнение несправедливостью!
Тут он был прав: на документе стояли печати некоторых весьма влиятельных домов. Служащие дворцовой гвардии зачастую имели высокопоставленных родственников при дворе.
И Корво ухитрился разъярить их чуть ли не всех разом.
— В начале месяца он устраивал какие-то проверки, - пожаловался Кромвель. – Мне сказал, что будет проверять компетентность стражей. А сам пошёл и всех уволил!
— А командор?..
Кромвель едва не расхохотался вслух: нервы у бедняги были явно на пределе. Необходимость отчаянно отбиваться от полчищ активно жаждущих донести до императрицы своё мнение не прошла даром.
— А командор Дален в восторге! Я пытался его вразумить, но он целиком и полностью поддерживает нашего нового защитника. Считает, что уволенные ни в коей мере не были образцовыми гвардейцами, и что Корво принял решение, которое он и сам бы с радостью принял, не дорожи он так своей репутацией.
Джессамина задумчиво перечитала список:
— Я вижу тут первенцев некоторых очень влиятельных семейств...
— Я ни секунды не сомневаюсь, что солдаты из них были... так себе. Но...
— Но двадцать восемь человек?!
— После того, что произошло месяц назад, вас ещё что-то удивляет? – мрачно отозвался он.
Джессамина только головой покачала и бросила бумагу на стол.
Инцидент, на который намекал Кромвель, приключился на территории Гидрозатвора, и включал нескольких штатских, нескольких солдат и некоторое количество телесных повреждений. Кто-то пытался доставить неверно оформленный товар в Башню и получил отказ. В рамках взаимного недопонимания состоялся обмен оскорблениями. Иных подробностей Джессамина не знала. Зато знала наверняка, что Корво там тоже присутствовал.
Были и другие жалобы, масштабом помельче. Кто-то из дворян негодовал, что Корво отклонял приглашения на званые ужины. Он дичился парламентариев и упорно игнорировал всякие просьбы об аудиенциях. Его подчинённые сетовали, что трудно выполнять приказы, которые передаются через переводчика. Сами по себе это всё мелочи... Но всё вместе, да ещё и вкупе с непомерно энергичным характером Корво...
Джессамина начинала колебаться: а стоят ли жертвы, на которые приходится идти, и неудобства, которые приходится терпеть, её личного комфорта и его верности?
— Кроме того, со мной связался Верховный смотритель, - вкрадчиво заговорил Кромвель и удостоился опасливого взгляда императрицы. – Аббатство отказывается представлять ежемесячный отчёт об арестованных предателях.
Джессамине пришлось собрать всё отпущенное ей терпение, чтобы сохранить ровный тон:
— Это они из-за Корво?
— Они, видите ли, не доверяют новому лорду-защитнику столь деликатную информацию.
— Он же принял веру! – сощурившись, отрезала Джессамина. – Верховный смотритель, чтоб ему в Бездну провалиться, самолично провёл обряд!
Они хором вздохнули.
— Госпожа, я понимаю, что вы тверды в своём решении. Но в нынешних обстоятельствах...
— Я не стану отстранять его! – упрямо перебила Джессамина.
— Никто не посмеет ставить под вопрос...
— Даже Серконос? – спросила она, приподняв бровь и подсовывая секретарю одно из недавних писем. – Взгляните, что пару дней назад прислал лорд Россини. Он абсолютно счастлив. Вне себя от радости и польщён доверием, оказанным мною его родине и нашему новому союзу.
Кромвель, поникнув плечами, с унылым отвращением уставился на письмо. Над столом повисло тяжёлое молчание, и вид у императрицы и секретаря был в равной мере подавленный, хоть глядели они в разные стороны. Время от времени Кромвель открывал рот, как бы намереваясь предложить то или иное решение, но всякий раз сдавался и молчал.
Наконец, Джессамина покачала головой, возвращаясь к петиции:
— Я не буду отменять его решения, - и они оба это знали. Это всё равно, что признать: Корво совершает поступки, которые она не одобряет. Поступить так – продемонстрировать слабость и позорное бессилие. – Обратитесь к Далену.
— Ваше Величество, командор не станет...
— Я поручила вам и Далену помогать Корво советами так же, как вы помогаете мне, - пригвождая его взглядом к креслу, напомнила Джессамина. – Вот и советуйте. А не жалуйтесь мне на последствия.
— Да, госпожа.
Кивком и многозначительным взглядом в сторону выхода она дала расстроенному Кромвелю понять, что тот свободен. Наверное, не слишком справедливо взваливать на его плечи такой груз, но они с Даленом должны были делать работу, на которую у неё просто не хватало ни времени, ни сил. Слишком многое нужно было уладить – как с правительством, так и с народными нуждами.
Когда Кромвель оставил её одну, Джессамина уронила голову на грудь. Шея болела, да и бесконечное напряжение предыдущих дней делу тоже не помогали. Массируя затёкшую шею, она вновь пробежала взглядом по списку. Нет, её доверие к Корво ничуть не пошатнулось.
Петиция его даже укрепила: ведь если эти... мужи, назовём их так, готовы унизиться до подобных прошений по столь ничтожному поводу, то вряд ли они были достойны охранять Башню. На ум пришли записи Корво, его щепетильность в вопросах безопасности и дотошное отношение к мельчайшим деталям. Вряд ли он пошёл бы на столь радикальные меры, не продумав всё сперва.
Их личные встречи за последние два месяца неизменно улучшали ей настроение. Корво всегда говорил без обиняков – должно быть, неудобно тратить время на словесную шелуху, когда общаешься с миром при помощи рук и пальцев. Ей очень нравилось его общество, его прямота и искренний интерес к работе. Его рапорты отличались некоторой бесцеремонностью, зато не было в них ни самонадеянности, ни претенциозности. Таких подчинённых у неё ещё не было, но он действительно работал.
Тем не менее, Кромвель прав.
Неизвестно, как долго польза от его преданности будет перевешивать ущерб от его пренебрежения формальностями.
Однако неприятности с Корво были далеко не худшей из нынешних проблем.
Билль о борьбе с нищетой авторства Хирама Берроуза встретил в Парламенте горячую поддержку. Первое чтение принесло ему достаточно сторонников, и если ничего не предпринять, она лишится и содействия, и контроля над ситуацией. Берроуз планировал отменить финансирование гристольских работных домов и приютов. Поговаривали, что вместо этого он предлагал скопом вышвырнуть неимущих из городов и депортировать их в сельские районы страны, дабы «поощрить настоящий труд». Это само по себе приводило её в бешенство. А уж на фоне тающей поддержки Совета и ситуации с Корво...
Кроме того, было кое-что ещё.
Джессамина смерила взглядом бумаги, петицию против бесчинств Корво, письма Берроуза с рекомендуемыми датами утверждения билля, и зловеще огромную кипу прочих документов.
В Колдриджской тюрьме начинался новый сезон. Это означало вал просьб о помиловании от заключённых.
Как правило, подобной корреспонденцией занимались судьи, но по ряду известных причин толку от них в последнее время было маловато, и поэтому апелляции направлялись напрямую к Джессамине, добавляя ей ещё больше работы. Такой вот подловатый мелочный способ избрали представители судебной системы, чтобы продемонстрировать недовольство её решением и антипатию к новому королевскому защитнику.
Среди слёзных воззваний к милости императрицы одна стояла особняком.
Один из пожизненно заключённых каким-то образом собрал достаточно голосов Парламента и Совета, чтобы получить аудиенцию с Её Величеством.
И сделать с этим ничего нельзя. Отказать ему означает отказать всем, кто поручился за него и унизить саму систему правосудия.
Галлус Канаван оказался в пожизненном заключении за антиправительственный заговор незадолго до того, как её отец взошёл на престол. Он продавал важную стратегическую информацию Морли и открыто поддерживал идею Восстания. Во время ареста он убил четверых гристольских стражей и устно угрожал верховному правителю.
Имя Канавана было хорошо известно в стране: семья старая и достаточно состоятельная, чтобы смягчить циничных гристольцев. Очевидно, что его выбрали первейшим кандидатом для амнистии. Единственный наследник баснословных богатств, он, вероятно, готов был щедро наградить тех, кто способствовал бы его освобождению.
Итак, ей придётся встретиться и выслушать показания Канавана, чтобы решить, заслуживает ли он помилования.
Что-то во всей этой ситуации настораживало. Что-то было не так. Непонятно, что об этом думать: то ли это просто чиновничья жадность, то ли демонстрация власти и мятеж против её недавних решений.
Джессамина, не глядя более на ворох бумаг, поднялась из-за стола и потушила лампу. Со всеми этими треволнениями и проблемами, наверное стоит попытаться уснуть пораньше.
— Вижу, Её Величество опаздывает... как всегда, - протянул брат.
Морган Пендлтон усмехнулся, окидывая взглядом зал, задрапированный бирюзово-золотыми тканями. До чего унылые цвета. Как так вышло, что столь великую страну представляют столь мягкие оттенки?
— Удивлены ли мы?
— А ведь вечер в нашу честь, - обронил Кастис, поморщившись.
Они стояли рука об руку неподалёку от длинного обеденного стола. Их места – в непосредственной близости от императорского кресла. Зал кишел благородными господами из знатных домов: судьи, советники и парламентарии сновали между изящной мебелью и изысканными украшениями, будто стая крыс.
Если совсем уж начистоту, вечер устраивался в честь новых членов Парламента, и так вышло, что они с братом тоже входили в их число. Но они были наследниками одного из богатейших и знатнейших семейств, и, честно говоря, единственными, кто заслуживал здесь внимания. Поэтому им и достались почётные места рядом с монархом. И поэтому они могли позволить себе самоуверенность.
Лорд Пендлтон, их отец, умирал.
Старый глупец, казалось, держался на этом свете из чистого упрямства. Он всегда работал и, сколько они с братом себя помнили, куда лучше различал цифры и клаузулы в документах, нежели лица собственных сыновей. Теперь он обречён: его сразила болезнь, вынудившая его покинуть парламентскую скамью. Таким образом, его должность и ответственность легли на их плечи.
— Если придётся мириться с подобной...
— …нерасторопностью, - подхватил Морган. – Быть может, стоит и вовсе оставить наши места пустовать?
Они обменялись взглядами – неуловимая чужому глазу, но очевидная им обоим усмешка на одинаковых лицах – прежде, чем заново замкнуться в недовольном молчании.
В разговоры они пока не вступали. Несколько человек отважилось высказать поздравления и соболезнования, но братья держались с тщательно подчёркиваемой сухостью. Ещё рано. Пусть прочие сперва докажут, что достойны их внимания. В конце концов, они контролируют весьма внушительное число голосов при Парламенте.
А ведь они так молоды. Одни из самых молодых парламентариев за всю историю страны. Ни тот, ни другой не упускали возможности ненавязчиво напомнить об этом всякому из новопредставленных собеседников. И уж точно вины за это не испытывали, пусть даже их отец лежал на смертном одре. Поделом старому пню. Морган вообще придерживался мнения, что справедливость торжествует: уж они-то сумеют воспользоваться даруемыми их положением привилегиями, вместо того, чтобы попусту чахнуть сумрачном отцовском кабинете.
Видимо, эта мысль пришла одна на двоих: близнецы одновременно улыбнулись, и одинаковые морщинки прорезали гладкую бледную кожу на щеках. Кастис обернулся к брату, чтобы отпустить очередное замечание, но тут огромные парадные двери отворились, и комната замерла в ожидании.
— Всего лишь секретарь. И, ты только взгляни, пёсик.
Морган лениво обернулся, высматривая вечно озабоченного Кромвеля, пробирающегося сквозь толпу. За ним следовала огромная бесшумная тень, и Морган тихо рассмеялся остроте Кастиса, осознав, на кого она направлена.
— Новый защитник.
— И посмотри, его убогость ничуть не преувеличена.
Морган кивнул, и они незаметно соприкоснулись плечами, обменявшись презрительными ухмылками.
— Чему тут удивляться. Он ведь выбран владычицей нищебродов.
Они захихикали, глядя на процессию.
— На вид подлинный дикарь, - подметил Морган, склоняясь к брату, дабы можно было шептаться и язвить без лишних помех.
Серконец прошёл мимо, даже не повернув головы в их сторону, не глядя ни под ноги, ни по сторонам. Его широкие плечи были столь же напряжены, как и воцарившаяся в зале тишина. Десятки глаз пристально и недружелюбно вперились в незваного чужака.
— Вот уж не думал, что его недоразвитость будет так откровенно бросаться в глаза, - озвучил своё изумление Кастис. – Наверное, мысли в его черепушке столь жалки, что в слова их не облечь, вот он и немой.
Вскоре прибыла императрица, и все навытяжку выстроились у стола, приветствуя её. При её появлении братья замолчали, хоть и переглянулись со страдальческим видом.
Сегодня Её Величество облачилась в серый костюм с белой пелериной и ниткой жемчуга на шее. Изящно и непринуждённо, не обращая специального внимания ни на кого из присутствующих, она заняла место во главе стола. Лишь после этого гости расселись, ожидая официального начала обеда.
Сегодняшняя встреча братьев с императрицей была не первой. Их уже представляли ранее. Но сегодня ей придётся уделять им время и внимание, положенное членам правительства.
Всё шло прекрасно: они сидели бок о бок, всего через место от них – Её Величество, напротив – кто-то из старших советников.
— А пёс так и стоит, - шепнул вдруг Кастис.
Морган, интуитивно чувствуя, куда направлен взгляд брата, поднял глаза и увидел, что, действительно, лорд-защитник отступил вглубь зала, сливаясь со стенами, картинами и прочими гвардейцами, словно обычный патрульный.
— Неужели он столь неотёсан, что не сядет со всеми за стол?
— Он либо неотёсан, либо просто спесивый хам.
Примерно так они и совещались на протяжении обеда, увлечённо обсуждая недостатки людей, их окружающих.
— Ваше Величество, разрешите рекомендовать вам Кастиса и Моргана Пендлтонов, - внезапно заговорил секретарь, учтивым жестом указывая на приосанившихся братьев. Они переглянулись, прежде чем обратить взоры на императрицу, которая выпрямила спину, дабы облучить их своим царственным вниманием.
— Пендлтоны? – переспросила она и, участливо приподняв брови, осведомилась. – Как поживает ваш отец?
Моргану пришлось приложить усилия, чтобы не закатить глаза в ответ на скучный и предсказуемый вопрос.
— Болеет, Ваше Величество, - ответил Кастис.
Ни вдаваться в подробности, ни благодарить за сочувствие ни тот ни другой не стали, и она слегка нахмурилась. Кромвель тихо кашлянул и обратился за подмогой к бокалу с вином. Кастис, чрезвычайно гордясь своим утончённым нахальством, вздёрнул подбородок. Моргана так и распирал бурлящий восторг.
Они с братом обожали эту игру – отпускать тонкие колкости и шпильки. Они занимались этим с детства, изощряясь в злом остроумии, неизменно поддерживая друг друга – и очень скоро обнаружили, что мало кто осмеливался выступать против их объединённых усилий. Они без зазрения совести пользовались этим преимуществом с тех самых пор как их вывели в свет, активно завоевывая всё больше пиетета и рычагов влияния. У Моргана от радостного волнения онемели кончики пальцев при мысли, что они с Кастисом затеяли игру с самой императрицей.
— Ваш отец верой и правдой служил короне. Я благодарна ему и надеюсь на его скорейшее выздоровление, - с мягким кивком произнесла императрица, но еле уловимый язвительный холодок за тёплыми словами напомнил, что лучше бы им поостеречься в беседе с монархом.
Моргану совершенно не понравилось сказанное. Если отец вздумает выздороветь, то вновь станет главой дома Пендлтонов, а их лишит всех новых привилегий и высокого статуса. От них не укрылся тайный смысл слов, которые подобрала императрица – она ненавязчиво, но недвусмысленно ставила обоих на место. Знание было общим на двоих, и близнецы предостерегли друг друга взглядами, после чего Морган вслух ответил:
— Благодарим, Ваше Величество.
Та ограничилась кивком, и они, примолкнув, вернулись к обеду.
Рука Моргана легонько коснулась руки Кастиса. Одинаковая ткань парадных костюмов, одинаковые лица, одинаковое упрямство...
И всё-таки Морган, который всегда ощущал себя ничем иным, как зеркальным отражением Кастиса, и знал, что это чувство взаимно, всё-таки в глубине души не мог не признать – из них двоих брат, пусть и самую малость, но храбрее его. То была одна из мелочей, которая их отличала.
Поэтому это был голос Кастиса, заглушивший позвякивание посуды и привлёкший внимание Её Величества.
— Дозволено ли мне будет осведомиться о ваших потомках?
Джессамина Колдуин поглядела на него озадаченно.
— Потомках? Вы имеете в виду, о предках? – благодушно поправила она.
Уголки губ близнецов синхронно дёрнулись.
— Ах, да... прошу прощения, я совсем запамятовал, что вам, в вашем-то возрасте, зачатие наследника пока только предстоит...
Все звуки разом смолкли.
Сидящий рядом с ними секретарь, как раз поднёсший бокал к губам, вмиг окаменел, безуспешно пытаясь постичь, как это юный Пендлтон изощрился уместить в одну фразу замечание как о небогатой событиями интимной жизни Императрицы, так и об отсутствии наследника. Губы Её Величества слегка приоткрылись, брови приподнялись, и напряжённость её позы могла бы поспорить разве что с ледяной тишиной, сковавшей зал.
Морган почувствовал, что пальцы брата гладят его по руке, приглашая разделить победу, и приготовился внести собственную лепту
Но не успел.
Некая сила схватила его брата за шиворот и дёрнула вверх столь стремительно, что стул под ним подпрыгнул, ударившись ножками о сверкающий пол, в то время как Морган стукнулся коленями о столешницу, инстинктивно пытаясь удержать Кастиса.
— Брат?!
Лорд-защитник рывком могучей руки уже выдернул длинное узкое тело Кастиса из-за стола и, встряхнув того, как куклу-марионетку, бесцеремонно поставил на ноги.
— Корв... Лорд-защитник! – проблеял Кромвель, в ужасе наблюдая, как возникший словно из ниоткуда серконец обращается со знатным аристократом.
— А… а ну пусти! – упираясь и беспорядочно размахивая руками в воздухе, взвыл Кастис и заскользил туфлями по гладкому полу. – ПУСТИ МЕНЯ!
— Кастис! – вскричал Морган. Мерзкая сцена разворачивалась неумолимо, прямо на глазах у гостей, и те молчаливо таращились на его беспомощно завывающего брата. Морган ошалело глянул на суровое и абсолютно бесстрастное лицо серконца и стремительно обернулся к императрице.
— Ваше величество? – взмолился он, выкарабкиваясь из-за стола и чувствуя, как у самого дрожат колени.
...Джессамина Колдуин, округлив огромные блестящие глаза, заворожённо наблюдала, как высокородного первенца дома Пендлтонов волокут, точно ручную кладь, прочь из-за стола. Окрик Моргана привёл её в чувство. Она вдруг обнаружила, что он, равно как и все до единого гости ждут её реакции.
Мысли летели наперегонки, и первым побуждением было отозвать Корво – но она промолчала. Более того, она подняла голову, и в светлых глазах заблестела сталь, когда она обратила спокойный прямой взгляд на Моргана.
Кастис Пендлтон перемежал пронзительные вопли с проклятиями, грозил бесчестьем и местью от лица семейства в целом и своего отца в частности. Морган, спотыкаясь на каждом шагу, бежал за Корво Аттано, а тот, больно держа его брата за шею, с молчаливой целеустремлённостью направлял того к выходу. Стражи, в полном изумлении созерцающие происходящее, не забыли, однако, проворно распахнуть тяжёлые двери перед своим командиром.
Корво оттолкнул юного аристократа и резко махнул стоящим снаружи гвардейцам, видимо, приказывая выпроводить его из дворца. Стражи немедленно подчинились – с двух сторон подхватили Кастиса под руки и поволокли прочь от обеденного зала.
— Нет, пожалуйста!.. Кастис! Брат! – причитал Морган с видом столь безумным и потерянным, будто это ему сейчас заломили руки и вытолкали вон.
Двери захлопнулись с громким весомым треском, отрезав зал от какофонии по ту сторону. Приглушенный протестующий рёв ещё некоторое время доносился до ушей присутствующих, и все гости были столь потрясены, что не могли ничего поделать, кроме как вслушиваться в слабые отголоски скандала.
Так до конца и не поверивший глазам Кромвель обратил к императрице ошарашенное лицо, как бы вопрошая, что тут только что произошло.
Джессамина, храня достойное королевы величественное спокойствие, опустила глаза на тарелку. Промолчала, когда Корво прошагал через зал и занял прежнее место неподалёку от стола. Так же молча отпила из бокала и, призвав всю непринуждённость, на которую была способна, обвела комнату взглядом и повернулась к безмолвствующим советникам.
— Вино восхитительно, - заметила она, и на холодном лице расцвела любезнейшая из улыбок. – В точности, как я люблю.
Развивать тему оскорблений в адрес императрицы и её серконского пса больше никто не осмелился, и остаток обеда прошёл без происшествий.
Причастных и сочувствующих - с Днем космонавтики! Отмечаю околокосмическим фанартом)))
Апрель у меня с детства и навсегда связан со Стар Треком. Пересматриваю сейчас сериал с Пикардом и Дэйтой и млею от ностальгии. ...цвели вишни, светило солнце, мы с отцом сочиняли рок-оперу про команду Энтерпрайза-Д, вечерами собирались у телека, закусывая конфетами и плюшками, я подсела на Эрл Грей, вместо уроков сочиняла фанфики, и жизнь была прекрасна.
Сыграла во второй эпизод Burial at Sea. Не сказать, что я большой поклонник серии Infinite – в целом мне нравится, но без фанатизма. А под конец первого Burial at Sea мытарства семьи ДеВитт даже немножко подзадолбали. В общем, мое сердце навсегда с Джеком, гаечным ключом, цветочным вальсом, гибнущим Восторгом и задушевным «would you kindly», что доносится сквозь помехи из рации... Но второй Burial at Sea – прелесть. Некоторые сюжетные повороты озадачили, но все равно – прелесть. Атлас – таккккая знатная мразь получилась, аж до мурашек. А в какой-то момент я вдруг решила, что Элизабет и низкохаотичный Корво Аттано – моя новая бротэпэшечка. Ниче не знаю: люди, которые прыгают по люстрам, видят сквозь стены и вооружены арбалетом со снотворным, просто не могут не подружиться. Так родилось это.
И следом гениальная Shaidis рисует правду жизни (хотя, правда жизни заключается в том, что её папка с рисунками должна быть раза в три толще моей, потому что она творила прекрасное в режиме нон-стоп).
Пока все нормальные люди танцуют и веселятся на вечеринке под названием "ФБ", два застенчивых артера заняли стратегическое место у стола с выпивкой и обсуждают рисование :3
Фишкрофт не слишком оригинален, но у меня оправдание – пока я таилась в ожидании сперва выкладки, а потом и деанона, тему с Майкрофтом и рыбками обыграли все, кому не лень.
На портрет Джона меня (внезапно) вдохновила папина новая футболка, на которой почему-то напечатан отрывок из «Солдата» Руперта Брука.
Злой кроссовер с Ганнибалом. После того, как объявили, кто у нас в роли Нового Оригинального Злодея, кроссоверы были неизбежны, но шуточки на тему родства Лектера и Магнуссена звучали уже не единожды. И я решила так: раз у Лектера не было братьев, а таких хамов, как Магнуссен, он на ужин ест, попробую придерживаться характеров персонажей и проигнорировать факт, что в реале Ларс и Мэс братья. Надеюсь только, что никто из них этого никогда не увидит.
Романтичное, созданное в рамках акции "додай себе сам"
И надругательство над Ботичелли, которым я так горжусь, будто что-то умное сделала.
Меня удивило количество людей, которым зашел розовенький рисунок с китами (я о нем не столь высокого мнения, потому что У МЕНЯ В ГОЛОВЕ ОН СМОТРЕЛСЯ ЛУЧШЕ). Кроме того, я искренне не понимаю, что помешало мне перевести в аналитике название статьи, и как в выкладку проник эпиграф из пратчеттовского «Jingo». wtfcombat2014.diary.ru/p195444021.htm?oam#more9
И в заключение.Как говорил доктор Хаус: "Было прикольно. Звучит лучше, чем "мы столько всего пережили". Это были чудесные команды, с обалденно талантливыми, веселыми и дружелюбными людьми. И я собираюсь за них болеть на будущих Битвах. Но сама больше никуда не пойду, потому что на самом деле я Бэтмен асоциальный урод.
(в которой Хирам Берроуз дарит Корво полезную в хозяйстве вещь)
Глава 14 Облик грядущего.
Апартаменты королевского защитника располагались на том же этаже, что и апартаменты Её Величества. Друг от друга их отделял длинный зал, примыкающий к портретной галерее. Так было заведено поначалу, когда пост только ввели, а монархии угрожали война и бунты. В те времена лорд-защитник действительно был гарантом безопасности.
В те годы имена лордов-разведчиков и вовсе хранились в тайне. Но многое изменилось, и ныне гарантом безопасности выступает он, Хирам Берроуз.
Покойный лорд-защитник Эссен не пользовался этими комнатами – он жил в собственном имении, что было правильно и пристойно. Но его преемнику собственное жильё оказалось не по карману.
Вот и пришли.
Он держался за отвороты кителя, рассеянно поглаживая кончиками пальцев золотые позументы, вышагивая вслед за дворцовым стражем. Его помощник брёл следом, изнемогая под тяжестью некоего крупного предмета. Когда их процессия достигла двойных дверей, страж вопросительно поглядел на лорда-разведчика. Тот ответил холодным взглядом и предложил:
— В чём дело? Стучите, юноша.
— Ваша светлость, ведь едва рассвело. Лорд Аттано только вчера...
— Вы меня, кажется, не расслышали? – процедил он, зло сжимая тонкие губы.
Страж, чьи метания только усугубились, всё-таки поднял руку и робко, едва слышно постучался. Хирам с величайшим презрением фыркнул и пренебрежительно отмахнулся:
— Ступайте на свой пост. Если вы не в состоянии выполнить доверенную вам работу, у вас её вообще быть не должно.
— Милорд, у меня приказ...
Посеребрённая дверная ручка щёлкнула, и одна из створок медленно приоткрылась. Тусклое освещение коридора скользнуло в комнату и подсветило выглянувшее из мрака встревоженно-подозрительное лицо.
— Лорд-защитник, прошу простить за беспокойство, но... к вам лорд-разведчик с визитом! – смущённо глядя в пол, объяснил страж. Серконец с мрачным удивлением перевёл взгляд с солдата на Берроуза и его помощника, удерживающего нечто объёмное и завёрнутое в ткань.
— Вы, надо полагать, и есть лорд Аттано! – начал Хирам, знаком приказывая стражнику убраться. Тот попятился, и лорд-разведчик быстро занял место у приоткрытой двери. – Я пришёл поздравить вас с повышением.
Он улыбнулся, обнажив стиснутые зубы, отчего его острый хищный нос заострился ещё сильнее. В сонной утренней полутьме коридора голос его звучал особенно громко и пронзительно.
— Боюсь, я не присутствовал вчера на церемонии инаугурации, - покаялся он и схватился за ручку, толкнув вторую створку и открыв, таким образом, путь внутрь.
И, старательно не обращая внимания на недоумение лорда-защитника, Берроуз проник в комнату.
— О, вы, я вижу, потихоньку обживаетесь! – воскликнул он, оглядываясь по сторонам. Улыбка чуть померкла. Комната выглядела совершенно необитаемой: какой она была задолго до того, как серконец вообще появился на горизонте, такой и осталась. Ни распакованного багажа, ни брошенной одежды, ничего. Конечно, Корво ввели в должность лишь вчера вечером, а сейчас раннее утро. Но даже кровать выглядела нетронутой – поверх покрывала лежали только небольшой ранец, да полевая фуражка.
— Нравится вам здесь? – снова натягивая на лицо подчёркнуто неестественную улыбку, осведомился Берроуз и обернулся к серконцу. Тому явно было не по себе в собственных апартаментах. Неуверенно переступив с ноги на ногу, Корво с невысказанным вопросом в прищуренных глазах поглядел на лорда-разведчика, поднял руки и принялся жестикулировать.
Берроуз сделал вид, что не заметил, и поманил внутрь ждущего в дверях помощника:
— У меня для вас подарок, лорд-защитник.
Помощник вволок в комнату свою укрытую чёрным бархатом ношу и не без затруднений водрузил её на письменный стол. Таинственный предмет лязгнул. При виде этого Хирам, чрезвычайно довольный собой, заулыбался ещё шире. Краем глаза он заметил, что Корво продолжает размахивать руками. Ну и пусть себе. Он не собирался опускаться до уровня этого убогого, чьи дефекты – отнюдь не его, Хирама Берроуза, проблема.
В конце концов, это не визит вежливости.
Он явился сюда, чтобы дать кое-что понять новому лорду-защитнику. Необходимости прибегать к подобным мерам с Николаем Эссеном никогда не возникало. Но, опять же, Эссен не был источником беспокойства.
Когда в Парламенте впервые прозвучало имя серконца, Берроуз даже не особо удивился. В прелестной головке Её Величества бушевал вдохновенный хаос, а потому попытки разобраться, что подтолкнуло её к столь нелепому выбору, попросту бессмысленны. Абсурдность решения была столь очевидна, что объяснять её – лишь тратить попусту слова. Но неприязнь Берроуза усугубилась, когда выяснилось, что серконец, ко всему прочему, ещё и немой.
Висельник. Всё это было бы смешно, если бы не было так грустно. Императрица всегда была столь легковерна! Она слепо разбрасывалась своим доверием, что временами ставило под угрозу благоденствие королевства... Хирама Берроуза это тревожило.
Но ключ ко всему – терпение. Такие ситуации, как правило, разрешаются сами собой. Нажать здесь, подтолкнуть там – и всё вернётся на круги своя. Это вопрос времени: рано или поздно императрица прозреет и вышлет его обратно, под родное солнце Серконоса.
В этом он ни секунды не сомневался.
— Я думаю, вам это пригодится, Корво. Я ведь могу называть вас Корво, правда? – кивая на предмет, вопросил Берроуз. Корво ответил жестом, и лорд-разведчик вскинул подбородок, не меняя застывшей улыбки. Он умел игнорировать, даже глядя человеку в глаза. – Вот и славно.
Серконец быстро и ощутимо помрачнел, уловив что-то в его холодных глазах.
Казалось, до него вдруг дошёл смысл вторжения, и он медленно опустил руки. Его сумрачный обвиняющий взгляд схлестнулся с оскорбительно высокомерным взглядом лорда-разведчика.
Корво решительно шагнул к нему, и Хирам решил, что самое время попрощаться. Направившись к выходу, он поднял руку, рассматривая свой аккуратный маникюр:
— Желаю вам удачи на службе, - последовавший за этими словами жест получился величественным и насмешливым. Ах да, вот ещё что... – Ведь времена нынче неспокойные. Нашу любимую государыню должны защищать лучшие из лучших.
Он нетерпеливо махнул помощнику и вышел следом за ним. Корво, не спуская с него глаз, следовал по пятам и остановился на пороге, готовясь захлопнуть тяжёлую дверь за высокой тонкой фигурой лорда-разведчика.
— Так что, Корво, если вам понадобится помощь, смело обращайтесь ко мне, - закладывая руки за спину, милостиво разрешил Берроуз. – В конце концов, должность лорда-разведчика учредили задолго до появления лордов-защитников. У меня просто больше возможностей и преимуществ, которыми грех не воспользоваться.
Корво не ответил, но в потемневших глазах загорелся недвусмысленный огонёк – предостережение, которое и не нуждалось в озвучивании.
— Всего вам доброго, - Хирам не стал ни кланяться, ни дожидаться подобных банальностей от противной стороны. Вместо этого он повернулся на каблуках и ушёл в сопровождении помощника.
Корво дёрнул на себя дверь, щёлкнул замком и вернулся вглубь комнаты.
Лучи рассвета уже начали проникать в роскошную комнату сквозь щели в шторах. Корво некоторое время размышлял, глядя на кровать, но передумал и направился к письменному столу.
Там, тщательно укрытый чёрным бархатом, дожидался странный громоздкий «подарок». Он рывком сдёрнул чехол, и в утреннем свете тускло загорелась новёхонькая, до блеска отполированная воронёная сталь.
Аудиограф.
Туго натянутая льняная ткань хлопнула в воздухе. Клара ловко соединила уголки маленькой скатерти и сложила её в аккуратный квадратик.
Тяжёлое, гнетущее напряжение, царившее здесь последние месяцы, после вчерашней церемонии, кажется, развеялось. Надежда, проснувшаяся ещё с утра, пока она помогала госпоже готовиться к занятиям, переросла в уверенность, когда время подошло к ленчу. Вернулись их милые легкомысленные беседы. Впервые с тех пор, как они возвратились с Серконоса, императрица обсуждала с ней вопросы вроде моды или погоды. Клару это порадовало. Наконец-то жизнь вошла в более-менее нормальную колею. Госпожа так много работает. Хорошо, что она находит время хотя бы для таких вот мелочей...
В радостном свете полдня, тихо ликующая Клара сложила салфетки и нагрузила серебряный поднос грязной посудой. Она собиралась унести их в буфетную, все разом, чтобы поскорее вернуться и узнать, что понадобится госпоже для работы.
Но едва она подняла тяжёлый поднос, в дверь салона постучали.
Клара удивлённо замерла. На сегодня, вроде бы, никаких встреч не назначено.
Озабоченно отставив поднос, она поспешила открыть дверь – и присела в реверансе.
— Лорд-защитник!
Клара узнала его сразу – хотя, невозможно спутать Корво Аттано с кем-либо ещё. Он у них во дворце единственный серконец. Да и лицо у него необыкновенное – рельефное, резко очерченное, с худыми смуглыми щеками и сурово сжатыми губами. К счастью, сегодня в его облике было больше от благородного офицера со вчерашней церемонии, нежели от того бандита, который как-то заявился вместе с Её Величеством в серконскую резиденцию.
— Вам помочь, милорд? – чуть оробев, спросила она. Раньше – издали – она не замечала, но он оказался довольно высоким человеком. Пусть не таким высоким, как командор Дален, но разница незаметна, если он стоит так близко.
Корво не ответил. В своей полной неподвижности он поразительно напоминал скульптуру из бронзированного мрамора, которую зачем-то установили под дверью.
Клара тем временем осознала, какой допустила промах. Какого ответа, собственно, она от него ждёт? У неё вдруг засосало под ложечкой, когда она поняла, что ей вот-вот придётся общаться с ним жестами. Она, конечно, исправно посещала занятия, как и приказала госпожа. Но вдруг она не поймёт? Вдруг сама ошибётся?
Разволновавшись, она поглядела, не собирается ли он сказать что-нибудь. Корво, сдвинув брови и неопределённо двигая челюстью, на неё вообще не смотрел: его взгляд был устремлён поверх миниатюрной камеристки, на пустующий салон.
— Её Величество у себя в кабинете, - сообщила Клара, сообразив, кого он ищет. – Доложить ей о вашем визите?
Корво посмотрел на неё, и Клара поспешно отвела взгляд. Вроде и держится скромно, а всё равно – жутковатый. Может быть, дело в строгой униформе... или в том, что он всегда молчит.
Тем не менее, она уловила его кивок и посторонилась, впуская его в салон.
Он не вошёл стремительным самоуверенным шагом, как частенько входили Кромвель и чиновники, и не промаршировал решительно, как командор или стражники.
Нет, Корво вкрался в комнату, ступая неторопливо и мягко, с неподдельным интересом оглядываясь по сторонам. Слегка успокоившись, он занял местечко у кофейного столика, на котором Клара оставила поднос с грязной посудой. В солнечном свете шинель оказалась скорее синей, нежели чёрной, и Клара нашла, что эта перемена несколько смягчает впечатление от его угрожающей внешности.
— Подождите минутку, милорд, я извещу госпожу.
Корво резко кивнул, и она застыла, как вкопанная, увидев, как взмыли в воздух его руки. Но тут он, видимо, передумал говорить. Клара приписала это волнению и быстро направилась к дверям кабинета, коротко постучав, прежде чем заглянуть внутрь.
В кабинете было значительно темнее, чем в пронизанном ярким светом салоне. Чтобы не отвлекаться на красивый солнечный день снаружи, Её Величество задёрнула плотные шторы. Окно тоже было затворено, оставляя шум ветра и плеск Ренхевена по ту сторону дворца.
Джессамина, писавшая что-то, оторвалась от своего занятия и настороженно подняла голову.
— Прошу прощения, госпожа. К вам лорд-защитник.
Рассеянно уронив перо на бумаги, Её Величество приподнялась.
— Да, мадам. Передать ему, чтобы записался на потом?
— Нет-нет, - поспешно отозвалась Джессамина, выбираясь из-за стола. – Я поговорю с ним.
Клара почувствовала, что госпожу вновь охватывают тревога и смятение, и улыбнулась, чтобы поддержать её. Джессамина улыбнулась в ответ, но ничего не сказала, только кивнула на дверь. Камеристка, подчинившись, распахнула её пошире и дождалась, пока Её Величество покинет кабинет.
Неслышно притворив дверь, она обернулась посмотреть, как госпожа с присущей ей воздушной грациозностью направляется к лорду-защитнику. И хотя внешне она полностью владела собой, от зоркой Клары не ускользнули знакомые признаки волнения: нервно сжатые губы и согнутые в кулачки пальцы.
Лорд-защитник, едва увидев Её Величество, низко склонил голову. Более того, к величайшему изумлению Клары, он продолжил скользить вниз, пока не опустился на одно колено, выглядя уже не грозным, но очень покорным. Джессамину, судя по удивлённо поднятым бровям, его поступок тоже застиг врасплох.
Комната, погрузившись в неловкую тишину, уже не казалась столь беззаботно-солнечной. Императрица негромко откашлялась и многозначительно посмотрела на камеристку.
— Прошу прощения, - немедленно откликнулась опешившая Клара, присела в реверансе и поспешно выскользнула из комнаты, оставив госпожу и лорда наедине.
Проводив взглядом маленькую фигурку камеристки и дождавшись, когда за ней закроется дверь, Джессамина, не вполне понимая, как себя вести, обернулась к королевскому защитнику, застывшему у её ног.
— Ну что вы, Корво, нам больше ни к чему эти церемонии, - укорила она и едва не пожалела об этом, потому что, встав, он немедленно уставился ей в глаза. Каждый раз она забывает про его взгляд...
Усилием воли она убрала с лица растерянность и постаралась улыбнуться, но попытка отчасти разбилась о его хмурую недоверчивую настороженность.
Некоторое время они смотрели друг на друга, ожидая, кто заговорит первым. Она успела задуматься, что привело его сюда. Хотел ли он лучше узнать её? Или поскорее приступить к обязанностям? Может, у него есть какие-то особые запросы? Или (тут она сглотнула) сейчас он попросит освободить его от занимаемой должности, потому что ноша, свалившаяся на него по её милости, непосильна.
— Присаживайтесь, - предложила она, указывая на пустые кресла у кофейного столика.
Корво бросил на мебель рассеянный взгляд, сжал кулаки, но с места не двинулся.
Когда стало очевидно, что предложения он не примет, Джессамина, помявшись, решила проявить инициативу в разговоре.
— Хорошо, что вы пришли так вовремя. Я понимаю, последние недели стали для вас... напряжёнными. Нам совсем некогда было поговорить, - её мягкая улыбка ответной улыбки вновь не вызвала. – Правда, я надеялась облегчить вам процесс. Знаю, многое изменилось с тех пор, как лорд Россини предложил мне ваши услуги. С моей стороны было... несправедливо вот так вот перебрасывать вас по служебной лестнице.
Переплетя пальцы, Джессамина выждала несколько мгновений. Задержала взгляд на его неподвижных руках. Пришлось продолжать:
— Глава личной канцелярии заверил меня, что они с командором Даленом уведомили вас обо всех новых служебных обязанностях, - она отошла к окну, навстречу живописному солнечному пейзажу. – Я более чем уверена, вы с ними прекрасно справитесь.
Услышав его шаги, она с улыбкой обернулась:
— Потому что знаю, как вы преданны и как хорошо понимаете суть этой должности.
Корво проследовал за ней и тоже остановился у окна. В ослепительном блеске полдня его глаза казались удивительно светлыми, почти золотистыми. Но Джессамина с растущей тревогой отметила, что он по-прежнему хмурится и стискивает зубы.
— Знаю, вам кажется, что работы непочатый край, - снова отворачиваясь, начала она. Слова лились в пустоту, как вода из прорванной плотины, и разбивались о его молчание. – Я сразу дала понять командору и вашему... капитану Моррису, правильно? Я сразу дала им понять, что их долг – во всём помогать вам. Соответствующие указания получил и Кромвель, поскольку он прекрасно разбирается во всех должностных инструкциях. Я не хочу, чтобы вы сталкивались с лишними осложнениями. Не стесняйтесь указывать им в случае чего. Они выполнят ваши приказы, а если нет – я найду им подходящую замену.
Золотисто-карие глаза разглядывали её всё так же удручённо.
— Прошу вас, Корво. Я буду рада, если вы решитесь поделиться своими соображениями.
Внутри у неё что-то оборвалось: почему он, обычно такой хладнокровный и решительный, так себя ведёт? У него какие-то претензии? Может, он зол и обижен на неё?
— Я хочу, чтобы вы знали – в моём присутствии вы можете говорить совершенно свободно.
Корво медленно и подавленно покачал головой.
— Вы теперь королевский защитник, - поспешила подбодрить его Джессамина. – И если считаете, что должны что-то сделать или сказать – ничьё согласие вам не требуется, - она задумчиво закусила губу. – Вот ещё что. Никто больше ни имеет права указывать вам, что делать. Выше только я, и я рассчитываю, что вы будете докладывать о своих решениях. А не просить разрешения их принимать. В рамках своих полномочий вы вольны делать всё, что сочтёте нужным.
Корво кивнул, явно немного (хотя и не полностью) успокоенный. Джессамина решила закрепить успех.
— Я так же надеюсь, что смогу лично полагаться на ваши слова и суждения, Корво, - она заглянула ему в глаза и намекнула. – И выслушаю всё, что вы хотели бы сказать.
Досада вернулась. Корво вдруг резко и демонстративно схватил воздух между ними и уронил руки. Короткий жест выразил столько яростно подавляемого отчаяния, что Джессамина испуганно подняла руку к груди. Корво сердито отвернулся, приоткрыв губы и буравя комнату взглядом.
И тогда-то до неё дошло.
— А что же... господин секретарь вам ничего не сказал? – медленно спросила она. Убедившись, что вопрос всецело завладел его вниманием, Джессамина подняла руки. Нетвёрдые ещё пальцы робко повторили слова вслед за голосом. – Я... хочу... говорить... с вами.
Движения получились неуверенными, и она почувствовала, что взволнованно краснеет при мысли, что, наконец, ей удалось применить полученные знания по прямому назначению. Корво напряжённо проследил за пантомимой, выпрямился и, осознав, перевёл ошеломлённый взгляд на её лицо. Его губы зашевелились, брови взмыли вверх, и Джессамине показалось, что ещё немного – и он заговорит вслух от изумления.
Несколько секунд они глазели друг на друга, пока она не опустила руки, гадая, не допустила ли какой ошибки. Потрясённый Корво начал медленно, грациозно и немного нерешительно чертить в воздухе бесшумные слова.
«Вы понимаете жесты?»
Джессамина глянула в пол, борясь с нервозной улыбкой.
— Это было бы безответственно с моей стороны: так и не научиться говорить с собственным лордом-защитником.
От стремительности, с которой Корво шагнул к ней, она вздрогнула. Его поднятые к голове руки проворно коснулись сначала лба, потом рта.
«Мне не сказали».
— Видимо, Кромвель запамятовал, увлёкшись лекциями о процедурах и протоколах, - фыркнула Джессамина. Лицо Корво смягчилось. – Я только попрошу вас... быть со мной помедленнее. Честно говоря, сложные слова я пока не понимаю. И буквы у меня плохо выходят, - призналась она сокрушённо. – Я занимаюсь всего несколько недель.
«Нужно время».
— И, боюсь, запасы терпения, коими ваша императрица не обладает! – усмехнулась она, с тихой радостью отмечая, как светлеет его лицо, поднимаются уголки губ, и в глазах зажигается улыбка. Жестикулируя, он мог не следить за своими руками – он легко подстроился под её ритм, и его движения были тщательны, выверены, размерены. Он сплетал буквы с жестами с чеканной уверенностью, которой не было даже у мадам Боне, и его воображаемый голос у неё в голове прозвучал негромким приятным смешком.
«Вам не нужно изображать для меня буквы. Главное, уметь читать мои».
— Лорд Аттано, вы спасли мои пальцы, - со смехом поблагодарила она.
В наступившем следом обоюдном молчании не осталось ни следа былого напряжения. Скованность исчезла. Джессамина, наконец, слышала его – впервые с тех пор, как он взял её за руку в тёмном серконском туннеле. И сам Корво успокоился, глядя на неё с некоей созерцательной задумчивостью.
Хорошо, что его волосы по-прежнему завязаны в хвост и не закрывают лица. До чего отрадно видеть его здесь, расслабленного, в красивой новенькой униформе, спокойно стоящего посреди салона. Нет, это был верный выбор, и она о нём не жалеет.
Во всяком случае, пока.
— Между прочим, сказанное остаётся в силе. Я хочу, чтобы вы чётко представляли, в чём заключаются ваши полномочия. Так вышло, что ваше повышение стало неожиданностью... и, разумеется, это не совсем та должность, на которую вас назначил лорд Россини...
«Он назначил меня Десницей».
Джессамина несмело кивнула:
— Я... понимаю. Но в Гристоле такой должности нет. Давайте сразу проясним: в подобных услугах я не нуждаюсь, - нужно, чтоб он понял: она не желает, чтобы во имя её проливалась кровь кого бы то ни было. Но обижать его тоже не хотелось, равно как и поднимать тему столь щекотливую, как убийство. – На Серконосе существуют традиции... связанные с ассасинами...
«Десница не ассасин!» - оборвал он, качая головой. – «Десница тот, кем прикажет быть хозяин. Продолжение вашей собственной руки. Я повинуюсь любым вашим приказам».
Он помедлил, о чём-то глубоко задумавшись.
«Я много убивал для Россини. Теперь я буду убивать, только если вы захотите».
Джессамина медленно кивала, терпеливо ожидая, пока он изобразит для неё по буквам длинные слова.
— Всё ясно. Что ж, назовём это по-дануольски: «лорд-защитник». Получается, вы, наконец, оказались на своём месте, - поздравила она, ловко опуская его второе заявление. Корво поразмыслил над сказанным и кивнул.
«Спасибо, Ваше Величество».
Джессамина улыбнулась ответу, объединившему лучше всего знакомые ей жесты. Было в них что-то очень близкое, задушевное, и она умилилась, глядя как Корво, коснувшись губ, протягивает ей ладонь, а потом прижимает два пальца к сердцу и опускает их к бедру.
«Для меня будет честью выполнять ваши приказы».
Джессамине оставалось только склонить голову перед лицом этого обезоруживающего смирения. Двор отнюдь не баловал её открытостью и чистосердечием.
— А я, в свою очередь, рада буду работать с вами, - ответила она, негромко кашлянув от смущения, и решила придать разговору более деловой характер. – Быть может, вы хотели бы поговорить о чём-то конкретном? Если у вас есть ко мне вопросы, смело задавайте их, - она тяжело вздохнула. – Я представляю, через что вам пришлось пройти, и приношу свои извинения за то, что это заняло столько времени и сил. Если вы желаете о чём-то спросить или столкнулись с проблемами, в решении которых необходимо моё участие, прошу вас, не умалчивайте о них. Я хочу, чтобы вы знали: вы заслуженно занимаете этот пост, и с вами моя поддержка и влияние.
И, поскольку он не перебивал, Джессамина нервно переплела пальцы и закончила:
— Есть у вас просьбы?
Корво честно задумался. Беспокойство медленно сошло с его лица, и в ставших безмятежными глазах мелькнула тень лукавой улыбки, когда он покачал головой.
«Уже нет».
Беззвучный ответ усмирил её тревоги, и следующие мгновения прошли в атмосфере полной гармонии. Корво, как всегда, не отводил взгляда, но держался с уважительной скромностью верного защитника, и Джессамина осознала, что, наконец, отыскала человека, в чьём обществе ей спокойно.
Она даже позволила себе робкую надежду.
Надежду, что он именно тот, кому однажды она сможет полностью доверять.
Каблуки узких кожаных туфель выстукивали громкую дробь по белой брусчатке. Кромвель торопился к одному из внешних флигелей Башни.
Грядёт такое событие, а никто не готов!
Инаугурация нового лорда-защитника назначена на завтра. С того дня, как Корво принял веру Обывателей, троица во главе с Кромвелем безостановочно отрабатывала с ним необходимые протоколы. Неделя была сплошной чередой зубрёжки всего, что должен знать гристольский офицер: ожидаемая доля арестов, количество судейских подписей для получения ордера на опись имущества, ежемесячные изменения в расписании, и так далее, и тому подобное. И это не говоря о правилах, которые нужно соблюдать, чтобы не нанести оскорбления дворянам. Именно на них в основном напирал Кромвель – и перед ними пасовал Корво.
Хотя он старался изо всех сил – Кромвель не мог этого отрицать – он был неполноценен. Как в физическом, так и в социальном отношении. Ему были неведомы (или, что весьма вероятно, неинтересны) тонкости придворного поведения. Секретарь только и мог, что надеяться, что ему редко придётся контактировать с аристократией.
Теоретически, единственный человек, с которым Корво действительно необходимо общаться – сама императрица, разве что при дворе состоится какое-нибудь совсем из ряда вон выходящее событие. Но душу Кромвеля бередили все эти «если» и «когда». Рано или поздно что-нибудь да произойдёт, и секретарю чрезвычайно не хотелось утрясать возможные неприятности.
Особенно если учесть, что члены Тайного Совета до сих пор норовили отловить его и допросить с пристрастием о странном и возмутительном выборе Её Величества. В довершение всего, куда-то пропал Корво.
Что случалось, кстати, далеко не впервые. Иногда его просто не находили в его комнате, и тогда приходилось пускаться на долгие и безрезультатные поиски. Возвращался он, когда сам считал нужным и на вопросы отвечал какую-нибудь ерунду про дозор. Во всяком случае, поначалу Кромвель ему не верил и подозревал, что тот просто сбегает поразвлечься, выпить или перекурить. Но проведя с ним несколько недель и воочию наблюдая его серьёзный, вдумчивый подход к приказам, Кромвель вынужден был признать: их серконец и впрямь работает сверхурочно.
Что, разумеется, похвально. Вот только кто бы ему ещё объяснил, что лорду-защитнику не нужно лично этим заниматься.
К тому же его привычка внезапно исчезать действовала Кромвелю на нервы.
Он сунулся в корпус, где солдаты собирались потренироваться, и в раздражении оглядел помещение. Несколько заметивших его человек уставились на него в крайнем удивлении, но он, гордо задрав нос, прошествовал мимо на наружную тренировочную площадку.
— О, господин секретарь! – окликнул знакомый голос. – Вы чего такой дёрганый?
Кромвель с суровым видом обернулся и обнаружил капитана Морриса, который прохлаждался у стены, сжав в зубах толстую сигару.
— Дёрганый! Да я вас битый час разыскиваю! – сердито воскликнул он, направляясь к капитану. – Сами потолкайтесь среди этого сброда, посмотрю я на вас.
— А чего это вы меня разыскивали?
— Я искал Корво! Вы с утра должны были подняться в библиотеку! – напомнил Кромвель. К его возмущению, Моррис лишь пожал плечами. Чтобы побороть искушение придушить капитана на месте, Кромвелю пришлось вцепиться в лацканы пиджака.
— Командор его в доки повёл, внешний периметр показать, - охотно объяснил Моррис.
В доки он его повёл…
Если несколько недель назад Дален и Корво только начали находить общий язык, то теперь эта парочка сделалась неразлучной. У них обнаружились весьма схожие взгляды на служебные и светские обязанности. Командору Далену нечасто случалось вращаться в высших сферах: он предпочитал держаться в стороне и надзирать за безопасностью торжеств и мероприятий, нежели непосредственно участвовать в них, как делал покойный Эссен. Надо ли говорить, как подобные идеи повлияли на Корво. Двор и Совет вот-вот получат ещё более замкнутого и недружелюбного лорда-защитника.
— Они и сейчас там? – мрачно осведомился Кромвель.
— Да не, - пустился в объяснения Моррис, вынимая сигару изо рта и выдыхая облако табачного дыма, от которого секретарь весь скривился. – Мы заговорили о пистолетах...
— Какая мне разница?! Где они? Завтра цере...
— Погодите вы, я как раз пытаюсь рассказать! – обиделся капитан, выпустил ещё одно табачное облачко и предвкушающее ухмыльнулся. – Заговорили мы про пистолеты. Корво сказал, что ничто не заменит быстрый клинок и хорошие рефлексы.
Секретарь молча вперил в Морриса свирепый взгляд. Тот беззаботно продолжал:
— И я, кстати, с ним согласен. Но командор взялся доказывать, что умелая стрельба остановит кого угодно, особенно с расстояния. Что, в принципе, тоже верно.
Сказав это, капитан поёрзал, поудобнее пристраивая плечо к стене. Увидев, что Кромвель ждёт продолжения, Моррис, словно бы удивившись, поднял брови:
— Естественно, они заключили пари!
— Что вы подразумеваете под пари?
— То и подразумеваю, что Дален заявил, будто Корво не сможет под обстрелом нейтрализовать вооружённого пистолетом человека.
— Под каким ещё обстрелом?! Он что, прикажет своим людям стрелять по лорду-защитнику?!
Моррис недоумённо нахмурился.
— А что не так-то? Нормальное пари, - сказал он, словно это было нечто само собой разумеющееся.
Кромвель пришёл в бешенство. Его длинное тощее тело даже затряслось от гневного презрения.
— А вам, громилам, что не мордобитие – то праздник! Как животные!
— Да чего вы кипятитесь? – удивился Моррис, посмеиваясь над отчаянием секретаря. – Сейчас они придут. Они за учебками пошли.
— За чем?
— За учебными пистолетами. С восковыми пулями, - несколько невнятно из-за прыгающей в зубах сигары растолковал Моррис.
Кромвель напустил на себя высокомерно-неприступный вид и демонстративно игнорировал курящего капитана, пока, довольно скоро, из-за флигеля не вывернули Дален в компании с Корво. За ними тянулись ещё несколько солдат, троих из которых командор отослал на площадку.
Секретарь с нарастающим ужасом следил, как Дален раздаёт им пистолеты и приказывает занять позиции неподалёку от стены. При этом ему страшно не понравилось, что командор обошёлся лишь очень общими предостережениями.
Сквозь привычную уравновешенность Далена просвечивало радостное, с трудом сдерживаемое возбуждение. Корво, напротив, был само спокойствие и сосредоточенность.
— Ну, как договаривались. Сумеешь разоружить наших славных бойцов – ты выиграл, - объявил Дален на весь корпус. Из-за деревянных столов начали подниматься и подходить ближе привлечённые его голосом солдаты. – А вы докажите, что не зря носите гвардейские мундиры! Не дайте Корво разоружить вас!
— Командор, право слово, это не повод для драки! – закричал, выступая вперёд, Кромвель.
— Мы не собираемся драться, господин секретарь! – с покровительственной улыбкой поправил Дален. – Мы решаем наш спор в честном пистолетном бою, как должно джентльменам!
— Для разрешения споров джентльмены используют не пистолеты, а деньги и политику! – парировал Кромвель, скрестив руки на груди и гордо задрав подбородок.
— Корво спрашивает, на что спорим? – громко вмешался Моррис. И действительно, Корво с вопрошающим лицом шевелил пальцами в воздухе. Кромвель издал громкий стон.
— Если выиграешь, куплю тебе выпить. Проиграешь – тебя подстрелят воском! – предложил Дален и, довольный шуткой, изогнул тонкие губы в улыбке.
Корво что-то прожестикулировал в ответ.
— Говорит, если он выиграет, то вы выделите больше людей на охрану южного периметра, - со смехом перевёл Моррис. Южный периметр уже давно был предметом разногласий.
Дален нахмурился, но больше ничем не выдал своё неудовольствие.
— Договорились, - сказал он и зашагал в сторону от стены и серконца, чтобы обеспечить тому достаточно открытого пространства. Толпа любопытствующих уже вовсю гудела, обсуждая грядущее представление. – Что ж, если ты вдруг передумаешь – ничего страшного. Нет ничего постыдного в том, чтобы признать: в данных обстоятельствах огнестрел эффективнее клинка и боевой подготовки.
Корво не шевельнулся. Дален слегка пожал плечами:
— Ну, моё дело предложить.
— Командор Дален, всё это абсолютно неуместно! – рассерженный Кромвель предпринял последнюю попытку образумить командора, выскочив перед ним из толпы. – Прекратите это безобразие!
— Начинай, как будешь готов, Корво.
Неожиданно громкий шорох гравия заставил Кромвеля обернуться – и вовремя. Серконец как раз рванулся вперёд, с места взяв спринтерскую скорость. Все немедленно загалдели: кто-то болел за солдат, кто-то шумно подбадривал Корво. Глаза Кромвеля округлились от ужаса: тот, не обращая внимания на гвалт, пулей нёсся к вооружённым гвардейцам.
Когда раздался хлопок первого выстрела, Корво успел проделать половину пути. Но если в него и попали, то он никак этого не выдал и скорости не сбавил. Трое солдат, построенных в ряд у стены, прицелились и начали стрелять одновременно, даже когда Корво прыгнул к центральному из них. Тело стремительно нырнуло вперёд, ноги поджались, левая рука взметнулась над землёй – на коленях скользнув к солдату, он перехватил его запястья. Рывок – и страж упал вперёд, в то время как Корво взвился вверх, вскакивая на ноги и не выпуская противника. Бесцеремонно выкрутив тому руки, он прикрылся им, как щитом.
Оставшиеся и крайне удивлённые солдаты попятились, поднимая пистолеты.
Ситуация сложилась патовая: стражи опасливо переглянулись, после чего перевели взгляды на страдающее лицо захваченного товарища и спокойные глаза Корво.
Эхом отозвался ещё один выстрел, и восковая пуля ударила в плечо заложника. Бедняга вскрикнул от боли – и от неожиданности, когда земля вдруг ушла из-под ног, и мир кувыркнулся. Корво скрутил и отбросил заложника на землю. Отвлёкшиеся на этот молниеносный манёвр стрелки внезапно обнаружили, что их схватили за мундиры и резким рывком развернули очень сильные руки. Под беспорядочную стрельбу Корво покружил с ними по площадке, после чего выпустил. Дезориентированные и сражённые инерцией гвардейцы потеряли равновесие и бесполезными тюками рухнули на землю.
Но не раньше, чем лишились оружия.
И на этом поединок завершился: один выведенный из строя солдат лежал в отдалении, двух других серконец держал в прицеле отобранных пистолетов.
Гам и выкрики улеглись, и все повернулись к командору Далену, окаменевшему рядом с потрясённым секретарём. Капитан Моррис, казалось, вообще не заметил, что выронил сигару.
Дален шевельнулся.
— Н-ну...
Кромвель невольно задумался, что означало едва уловимое движение на лице серконца: прятал ли он триумфальную усмешку или ожидал команды убить проигравших неудачников?
— Сам выступал против пистолетов, и сам же их используешь! Мы так не договаривались!
Тот бросил оружие на землю и принялся жестикулировать. Но Моррис так бурно хохотал, что ему было не до перевода, и высказывание Корво пропало втуне. Побеждённые стражники поднялись, отряхивая от пыли униформу и обиженно ворча. Несколько человек поспешили к ним – помочь и вполголоса выразить своё изумление.
— Придётся вам разместить этих стражей, командор! – весело ткнув Далена в плечо, рассмеялся Моррис.
— Возвращаемся к работе, - старательно избегая щекотливой темы, предложил командор и обернулся к Кромвелю. – Уверен, господин секретарь пришёл к Корво по делу.
— Да, если вы все, наконец, закончили, позвольте напомнить: завтра церемония! Правда, никого из вас, я смотрю, это не волнует.
— Да ладно вам! Корво готов. Всё схвачено и по сто раз репетировано, - отмахнулся Моррис и успокаивающе похлопал секретаря по спине. Кромвель надменно стряхнул его руку. – Сперва говорит герольд, потом Корво становится на колени, приходит Её Величество, жалует ему дворянство, потом они вместе идут здороваться с богатыми и знаменитыми, после чего всем, наконец, можно выпить. Всё, что можно, мы сделали!
— Да что вы говорите! То есть, вы предлагаете, чтобы Корво предстал перед Её Величеством в таком виде? – возмутился Кромвель, простирая руки в сторону подошедшего серконца. Обращенные на него оценивающие взгляды изрядно озадачили Корво. Его брови вопросительно поднялись, пальцы непроизвольно сжались на порванной грязной униформе, длинные тёмные пряди свесились на лицо, выпачканное в поднятой в пылу драки пыли.
— Полное впечатление, что мы выловили его из сточной канавы! – негодующе подытожил Кромвель.
Разговоры велись шёпотом, но их было столько, что гудел воздух.
Командор Дален прочистил горло, пытаясь хоть так отвлечь себя от суетящейся и шушукающейся толпы внизу.
Величественное фойе Дануольской Башни ныне исполняло роль зала для высокородных гостей. Здесь же установили трон Её Величества: он стоял на средней площадке грандиозной парадной лестницы, сияя позолотой на фоне падающей пышными складками драпировки, сине-бирюзовой, как знамя Колдуинов.
Повсюду роилась знать: все собрались посмотреть на скандального нового лорда-защитника. Дален вспомнил посвящение Николая Эссена. Тогда он был помоложе, но не забыл, что людей пришло намного меньше. Советники и императрица – совсем юная девочка – быстро провели короткую церемонию. Атмосфера была беззаботной, оптимистичной, домашней, без малейшего намёка на теперешнюю напряжённость. Никто не возмущался, не обижался, и можно было по пальцам сосчитать присутствовавших аристократов и членов Тайного Совета.
Но толпу неудержимо манит к интригам и сплетням. Дален вздохнул.
Стоящий рядом Кромвель шикнул. Дален поглядел на снедаемого бесконечными тревогами секретаря и вздохнул ещё раз.
Они стояли по обе стороны от пустого трона. Чуть в стороне навытяжку застыл герольд, а на ступеньку ниже – капитан Моррис, который умудрялся казаться скучающим и взбудораженным одновременно.
Дален вдруг понял, что из всего моря людей, собравшихся в зале, Корво выглядит самым хладнокровным.
Он расположился именно там, где ему указали: стоя коленом на бархатной подушке перед пустым троном, ожидая появления Её Величества.
Он излучал ауру сосредоточенного спокойствия: за прошедшие недели тренировки Дален очень проникся этой его особенностью.
Он приступил к обучению серконца не без тайной надежды, что в итоге тот облажается. Дален, хоть и не прочь был получить титул королевского защитника, никогда на свой счёт не обольщался. В том же Флоте служили достойнейшие люди с куда более блистательными послужными списками. Или люди, чьи родители не являлись недоброжелателями Империи.
Однако он не ожидал, что выбор падёт на Корво. Никто не ожидал. И мысль, что его променяли на какого-то увечного серка, душу отнюдь не грела. Но...
Как странно всё обернулось: теперь командор, глядя на него, видел не чужеземца, а брата, товарища. Корво оказался отличным парнем. Может, и не в общепринятом смысле, и даже не в том, что составляет сильные стороны солдата. В конце концов, он слышал о его прошлом и знал, что Корво точно не образец добродетели и беспорочности. Но он самоотвержен. Трудолюбив. И, покуда ему не мешают выполнять свой долг, странности Гристоля его не беспокоят.
У него благородная душа.
А этой доблести не научишь. Честь либо есть, либо её нет.
Что ж… пожалуй, он не против выполнять приказы этого человека.
– Её Величество императрица Островов, Джессамина Колдуин Первая! – как из пушки грянул голос герольда. Застигнутый врасплох Моррис содрогнулся.
Звуки стихли, и зал на миг наполнился движением, когда все, включая командора, повернулись посмотреть, как Её Величество во всей своей славе шествует по лестнице.
На ней были цвета её дома: длинное платье с сине-бирюзовым корсажем с золотыми пряжками и ниспадающим до пола светло-голубым подолом. Императрица нечасто облачалась в столь роскошные и женственные наряды, предпочитая демонстрировать силу Гристоля, нежели красоту. С другой стороны, она была красива сама по себе. Но видя её в национальном одеянии, Дален ощутил, как в его душе расцветает чувство гордости и сопричастности: ведь всё, что они делали, совершалось во имя того, чтобы их королева царствовала и могла выражать глас своего народа.
Торжественно подняв голову, она спускалась по ступеням: её волосы, как всегда, были убраны в высокую причёску, и она окидывала толпу смелым решительным взглядом. В её глазах горела властность прирождённого монарха, а шаг был плавен и грациозен.
Красавица.
Дален низко и почтительно склонил голову при её приближении, слушая, как прошуршали мимо юбки. Следом прошли несколько дворцовых стражей, марширующих по обе стороны от неё. Он лично раздавал им инструкции несколько часов тому назад.
Дален видел, что она, полностью проигнорировав Корво, заняла своё законное место на троне.
Кивнула герольду.
И лишь после этого устремила светлые глаза на склонившегося у её ног немого серконца.
Она едва узнала его.
Герольд щёлкнул каблуками, развернувшись к публике, и открыл церемонию извещением о сути имеющего место события.
Её пальцы почувствовали привычные очертания тронных подлокотников, и она велела себе сосредоточиться на знакомых ощущениях, чтобы отрешиться от выкриков герольда и зрелища разлившейся по залу жадно взирающей толпы.
С этого ракурса она не могла полностью рассмотреть Корво: его голова была низко опущена, глаза устремлены на краешек её длинного подола.
Они одели его в униформу.
Униформу она тоже не узнала. Эссен носил другой мундир: синий с алыми вставками, яркий и по-королевски нарядный.
Эта же тёмно-синяя, отделанная золотым галуном и сверкающая двойным рядом пуговиц шинель выглядела как с иголочки. Она прекрасно контрастировала с белым мрамором и голубыми коврами, и его резко очерченный силуэт цеплял взгляд. Ему очень шло. Кроме того, Корво, наконец, причесали и туго стянули волосы в хвост, полностью открыв гладкий лоб и обветренные щёки.
Джессамина не виделась с ним почти месяц. Дольше, чем впервые представила его на месте, которое он теперь занимал. В их последнюю встречу она тихо говорила в ответ на его безмолвие. Обменивалась с ним простыми жестами в вестибюле дворца. Вспоминала его цепкую, чуткую бдительность, знакомую ещё по серконскому инциденту. И она уже в сотый раз задавалась вопросом – а что он думает по поводу всего этого?
О чём он думает вообще?
Но, насколько Джессамина могла судить, склонившийся перед нею серконец выглядел более-менее безмятежно: плечи расслаблены, рука непринуждённо покоится на колене. Тут она уловила наступившую тишину и успела сконцентрироваться прежде, чем герольд громыхнул:
– Её императорское величество представляет двору Корво Аттано!
Сотни голов поднялись в её направлении, сотни сверлящих взглядов устремились на сидящую на троне фигурку.
Но их лица заслонил собой Корво. Его широкие плечи тёмно-синей стеной встали между ними и Джессаминой. Это помогло обуздать нервное волнение, которое, как знать, могло бы разыграться куда сильнее.
Она поднялась, и к ней шагнул командор Дален, с поклоном протягивая церемониальную рапиру. Джессамина крепко взялась за прохладный металл эфеса, и лезвие, сверкнув, легко выскользнуло из богато украшенных ножен.
Ей показалось, что рапира стала гораздо легче, нежели в предыдущие проведённые ею акколады.
Толпа словно кипела оглушительной тишиной, и Джессамина, вместо того, чтобы вслушиваться, сосредоточила взгляд на Корво и вытянула напряжённую руку с рапирой. Лезвие зависло над левым плечом, затем, описав стремительную дугу над головой, опустилось к правому.
Отец однажды объяснил ей значение этого ритуала. «Это акт агрессии, обуздываемой глубочайшим уважением. Он означает, что ты имеешь полную власть над вверенной тебе жизнью». Суть в доверии. По замыслу серконского правительства когда-то Корво был не более чем отданной в дар вещью. Теперь он её собственность, клятвой верности связанная с нею до конца её дней.
Рапира вернулась к Далену, тот отступил, и тогда вперёд вышел Кромвель.
И замерла, как всегда замирала, когда он, высокий и грозный, нависал над нею.
Но теперь он был гладко выбрит. Волосы, приглаженные и зачёсанные назад, больше не скрывали лица. Его взгляд первым делом нашёл и сцепился с её взглядом, и Джессамину при этом, как обычно, охватила лёгкая оторопь. Она помешкала, чтобы внимательнее рассмотреть его. Зрелище вышло до странности обнадёживающим.
С плотно сжатыми в ровную линию губами и сосредоточенными тёмными глазами, он выглядел очень решительным. Он как будто услышал из её уст давно ожидаемую команду, которую твёрдо намеревался выполнить. Нечто похожее она видела на его лице на Серконосе, в день, когда за ней охотились висельники, а его руки обагрились кровью.
В день, когда он успокаивал её, рисуя буквы на её ладони.
Кромвель церемонно протянул ей брошь в виде герба Колдуинов.
Она взяла украшение и шагнула к Корво, оборвав зрительный контакт и сосредоточив взор на лацкане. Он весь напрягся, когда она приблизилась вплотную и взялась за отворот новенькой шинели. Брошь оттягивала пальцы, и Джессамина, возясь с тугой застёжкой, попыталась сконцентрироваться только на знакомом символе – паре лебедей под короной.
Она чувствовала устремлённый поверх её головы неподвижный взгляд Корво, нетерпение чиновников и ожидание вельмож. Момент затянулся: её пальцы упорно соскальзывали с булавки. Джессамина стиснула зубы, а Корво склонил над нею голову, встревоженный её затруднениями.
Палец снова сорвался, и Джессамина дёрнулась, когда острие проткнуло нежную кожу. Корво неуверенно приподнял руку, словно собираясь помочь, но тут игла скользнула в желобок, и она отстранилась. Чтобы как-то смягчить разбуженную их близостью нервозность, Джессамина прибегла к красноречию:
— Для меня большая честь ввести вас в должность, лорд Аттано. Я буду счастлива работать с вами, - она сложила руки замочком, незаметно ухватившись за саднящий палец, и попыталась изобразить для Корво непринуждённую ободряющую улыбку.
Тот ответил очень внимательным взглядом. Возникла и затянулась пауза, которой она не ожидала.
Джессамина прикинула, не шепнуть ли ему подсказку, и покосилась в сторону растерянного герольда.
Когда стало ясно, что поклона не последует, она протянула Корво руку, решив полностью проигнорировать накладку. Герольд, к счастью, быстро нашёлся и во всеуслышание объявил о заключительном этапе церемонии. Толпа, дрогнув, зашевелилась.
Корво тотчас пришёл в себя при виде протянутой руки. Надо будет обязательно поблагодарить главу личной канцелярии за труды – его наставничество явно не прошло даром.
Он осторожно подставил ладонь под её полусогнутые пальцы и медленно повёл вниз по лестнице, навстречу гостям. Джессамина оторвала взгляд от его лица и сосредоточила его на подоле платья.
Что ж, теперь самое трудное. На нижней ступени они остановились, оказавшись наравне с многоликим двором, на виду у сотен созерцателей.
— Её Величество и королевский защитник!
Под грохот аплодисментов Джессамина попыталась не думать о том, сколько едких шепотков таится за каждым рукоплесканием.
Джессамина, не прекращая улыбаться, кивнула одному из судей, пока тот протягивал пухлую ладошку, чтобы обменяться с Корво рукопожатием.
— В последнее время двор только о вас и говорит, Корво. Очень приятно, наконец, узнать, кто скрывается за именем! – принуждённо засмеявшись, произнёс судья. Его заплывшие глазки-бусины оглядели серконца придирчиво. Попытавшись изобразить более искренний смех, судья обнаружил, что Корво не собирается разделять его натянутого веселья, и завершил попытку неопределённым хмыканьем.
— Я слышала, на следующей неделе вы читаете лекцию в Академии? – вмешалась Джессамина. – Говорят, это будет нечто выдающееся!
— Ах да, да, - подхватил он, немедленно повернувшись к ней. Джессамина отметила, что Корво дрогнул от облегчения. – Я думаю, вы нашли бы тему интересной. Моя лекция посвящена гристольскому судоустройству в контексте исторических процессов и связанных с ними изменений в моральных устоях общества.
Вельможи, казалось, не могли до конца определиться, что думать о новом лорде-защитнике. Ушей Джессамины то и дело достигали обрывки фраз, произнесённых оглушительным возмущённым шёпотом. Немой. Чужак. Низкое происхождение. Крайне дурная репутация.
Уже завтра поползут тревожные слухи, что злобная самодурствующая императрица подрядила знакомого пиратского лорда вырезать всех неугодных ей дворян. Они вовсю распространяли флюиды оскорблённого достоинства; этого не могли замаскировать ни широкие улыбки, ни однообразные поздравления, подаваемые в комплекте с рукопожатиями и более чем отчётливым зубовным скрежетом.
Куда неприятнее и досаднее оказались беседы с военными. Обряженные в парадные мундиры сэры были скупы на улыбки и, приветствуя нового лорда, иногда и вовсе забывали поздравить его. Холодок с их стороны ей совершенно не понравился.
Да и сам Корво постепенно разнервничался. Его гордая осанка осталась непоколебимой, но от Джессамины не ускользнуло, как подрагивают, сгибаясь и разгибаясь, его пальцы, с какой хмурой озабоченностью он время от времени оглядывает зал. И она прекрасно понимала его чувства. Бедняжка, он явно мечтал оказаться как можно дальше от центра внимания чванливых недоброжелательных аристократов.
Признаться, она ощущала примерно то же самое и даже немного завидовала: ему-то не надо было поддерживать учтивые беседы. Ранее, чтобы избавить его от необходимости общаться с гостями, она отпустила его переводчика, Морриса.
Наконец, почувствовав, что её собственные силы на исходе, она сделала знак герольду объявить, что покидает приём.
Люди поаплодировали, после чего выстроившаяся к ней очередь быстро растеклась по мраморному залу.
Джессамина впервые за последний час поглядела Корво прямо в глаза.
Ей страстно хотелось поговорить с ним наедине. Заверить его – да и себя тоже – что не всё так плохо, что он обязательно освоится на новой должности. Подсказать, помочь, ответить на вопросы, на которые, быть может, не сумел ответить Кромвель. Но она подавила это желание. Дать бедняге столь необходимую ему передышку сейчас важнее, чем утолять собственные прихоти.
Так что, ему последнему она адресовала свою искреннюю прощальную улыбку и сделала изящный реверанс:
— Поздравляю вас, Корво. Надеюсь, вы найдёте остаток вечера приятным – ведь он в вашу честь.
Его густые брови изогнулись в смятении, но руки уже начертили быстрый ответ.
«Спасибо, Ваше Величество».
Она улыбнулась ещё шире и склонила голову:
— Я желала бы в ближайшее время поговорить с вами. До того, как новые обязанности начнут отнимать ваше время, и пройдёт ещё один безрадостный месяц, прежде чем нам удастся встретиться за беседой.
Корво, колеблясь, поднял руки, но тут же уронил их. Она заметила, как напряглась его челюсть – быть может, он хотел что-то возразить?
Он растеряно поглядел в сторону, скользнул взглядом по толпе, будто выискивая кого-то.
Джессамина воспользовалась его замешательством и стремительно удалилась, освободившись, таким образом, от искушения увлечь его за собой для частного разговора. Нет-нет, теперь он её лорд-защитник. Теперь у них будет время.
И она направилась вверх по лестнице.
Кромвель, увидев, что Корво пустился было следом за Её Величеством, молнией метнулся к нему и схватил за плечо.
— Нет-нет-нет, вас отпустили, вы свободны, - зашептал он и, не без усилий, поволок его обратно вниз. При этом он пытался нервно посмеиваться, потому что угроза, запылавшая вдруг в глазах Корво, выглядела поистине устрашающе. Тем не менее, он последовал за секретарём через толпу.
Кромвель заметил, что он изобразил несколько быстрых жестов, и тоскливо вздохнул. Ведь прекрасно знает же, что он его не понимает!
— Куда этот капитан запропастился, Иной его побери? – удивился он вслух. – И не надо на меня так смотреть. Кто забыл поклониться, а? – пожурил он и повторил. – В самом деле, куда вы дели Морриса? Нам ведь ещё столько всего предстоит...
Пока глава личной канцелярии метался по залу в лихорадочных поисках пропавшего капитана, Корво, в своей вечно безмолвной задумчивости потирал подушечки пальцев и смотрел, как императрица в сопровождении камеристки и дворцовой стражи удаляется в сторону личных апартаментов. Смотрел до тех пор, пока она не скрылась из виду.
После третьего левела ЗФБ я клятвенно пообещала себе, что больше никогда не буду рисовать. Потом тут же, не сходя с места, набросала утешающего меня Данковского И тупой gender-switch. Леди-протектор Корнеха Аттано и император Колдвин, которому я не смогла придумать "цветочное" имя. Гиацинт? Лютик? Василёк? Кактус? Какие еще есть цветы мужского рода?
(в которой Корво и Джессамина грызут гранит науки)
Глава 12 Молчаливый обет
Тоненькие хрупкие пальцы изгибались с мучительной неуверенностью.
— Д... Ж... Е... С... С... А... М... И... Нет, мне даже по отдельности сложно изображать буквы!..
— Это потому, Ваше Величество, что вашим пальцам пока недостаёт нужной гибкости. Язык жестов в этом смысле, как игра на музыкальном инструменте.
Поиски репетитора для Джессамины заняли у Кромвеля не более пары дней.
Мадам Джанин Боне была не из Академии, не из престижной школы, даже не из уважаемого торгового дома. Женщина почтенного возраста с собранными в пучок на затылке гладкими седыми волосами, она объяснила, что выучилась языку глухонемых ещё в молодости, будучи сиделкой. Она ухаживала за глухими и ветеранами-инвалидами, а после стала переводчиком в благотворительном приюте Дануолла. Она уже десять лет как овдовела и явилась во дворец в скромном чёрном платье с глухим воротником. Когда её представили императрице, мадам не стала заводить светских разговоров. Она просто учтиво поклонилась и спросила, как много Её Величество уже знает, и при этом ловко изобразила собственные слова жестами. Джессамине она сразу понравилась.
Сегодня состоялся пока только второй урок, но план на ближайшее будущее был уже ясен. Джессамина лично составляла контракт. Мадам Боне переезжала в Башню, в выделенные ей апартаменты, и обязалась посвящать несколько утренних часов обучению Джессамины. По предварительному соглашению она так же готова была предоставить свои репетиторские услуги приближённым императрицы, буде на то их желание.
Но не раньше, чем Джессамина овладеет этой премудростью.
А у неё, между тем, от непривычных движений уже болели пальцы. Язык глухонемых оказался гораздо более сложной наукой, чем она поначалу предполагала. Сам по себе алфавит не вызвал затруднений, но чередовать буквы так же быстро, как мадам Боне, пока не получалось. Так что, как новичку, ей не удалось «выговорить» даже собственное имя.
Они сидели в салоне, и на столике остывал позабытый в пылу учения чай.
Мадам Боне приступила к урокам с того, что вручила ей иллюстрированную брошюрку, изображающую, какой жест какой букве соответствует. Их надо было выучить наизусть.
Джессамина недовольно посмотрела на свои протестующе дрожащие от нагрузки пальцы.
— Помните, госпожа, вам не обязательно учиться изображать жесты. Вам всего лишь требуется понимать их, - утешила мадам Боне и несколько раз, медленно и плавно повторила руками имя «Джессамина». Пальцы двигались безошибочно чётко, буквы слитно перетекали одна в другую, завершаясь скользящим элегантным движением.
Что ж, она права. Корво немой, но не глухой, и осваивать выразительную часть языка не требовалось. Но Джессамина была упряма и заинтригована. К тому же, она прониклась к своему лорду-защитнику новым восхищением, вспоминая их встречи и разговоры, и стремительные, отточенные движения его гибких пальцев. Язык жестов был очередным клинком в его руках.
Задумавшись, она поглядела в брошюру, отыскала буквы «К», «О», «Р» и «В» и с лёгким негодованием фыркнула, увидев, как легко произнести имя «Корво».
— А как поступают с длинными именами? Ведь наверняка неудобно каждый раз по буквам изображать их в беседе.
Мадам Боне, взвешивая ответ, решила сделать короткую паузу и потянулась к чашечке с чаем. Бьющий в окна утренний свет смягчил её строгое лицо.
— Для длинных имён используются сокращения... Вернее сказать, прозвища. Свой символ для определённого человека.
Она отпила из чашки, после чего подняла одну руку и побуквенно изобразила длинное «Джанин Боне».
— Долго, правда? Вместо этого, меня называют вот так, - её указательный палец резко ввинтился в воздух и уткнулся в подбородок. – Этот жест означает «серьёзный».
Джессамина заворожено переспросила:
— Этот символ – и есть ваше прозвище? А что нужно сделать, чтобы выбрать себе символ?
— Всё не так просто. Подобное прозвище вам должен дать другой человек. Нельзя просто объявить себя символом, это... грамматически неверно. Нужно, чтобы имя вписывалось в контекст общения, имело субъективный смысл... Это процесс очень личный.
Объяснение немного огорчило Джессамину. Хотя, в принципе, всё правильно – так и дети не выбирают, как им зваться, имена придумывают родители – с прелестной фантазией отыскать какой-нибудь симпатичный жест в качестве личного прозвища пришлось расстаться.
— Понимаю.
— Вас это не должно заботить, госпожа. Никто не будет называть вас по имени. К вам ведь обращаются по титулу: «Ваше Величество», «королева», «императрица».
Верно, но всё равно досадно. Идея окончательно растеряла свой шарм: ей имя-жест вообще не понадобится.
— Да, - согласилась она, подавляя разочарование, и тут же полюбопытствовала. – А как же выглядит жест для моего титула?
Мадам Боне прижала к сердцу большой и указательный пальцы и опустила их к правому бедру. И действия Корво, не раз проделывавшего то же самое, вдруг в одночасье обрели смысл.
«Ваше Величество».
Там, где раньше она слышала лишь тишину, теперь раздавались слова. Словно невнятный шёпот обрёл ясное звучание. Так он приветствовал её, отдавал честь... и это настолько очевидно, что оставалось только поражаться, как она сама не додумалась.
— Давайте вернёмся к азбуке. Жесты очень удобны, но дактильная речь – основа основ. Сможете считывать буквы – сможете общаться. Медленно, конечно. Но хоть как-то для начала.
Джессамина кивнула:
— Продолжайте, пожалуйста.
— О Бездна, ваш почерк отвратителен.
Замечание, по всей видимости, обидело Корво.
Кромвель оторвался от созерцания бумаги и, увидев, сколь угрюмо его лицо, нахмурился:
— Я так сказал, потому что это ещё одна проблема, над которой предстоит работать.
Корво мало обрадовался подобной перспективе и насупился ещё сильнее.
— Секретарь дело говорит. Нельзя так писать официальные отчёты, - подтвердил командор Дален, бесцеремонно склоняясь над креслом Кромвеля и рассматривая критикуемую рукопись. Кромвель едва сдержал порыв закатить глаза. Издав вместо этого безнадёжный вздох, он попытался отодвинуться, но Дален, поглощённый чтением, так и остался нависать у него над плечом.
Корво поднял ладони и что-то быстро вычертил в воздухе, хотя секретарь с командором на него и не смотрели.
— Говорит, он по-серконски лучше пишет.
Кромвель и Дален глянули на сидящего неподалёку от Корво капитана Морриса.
Когда дело дошло до обучения Корво после его переселения в Башню (а переселить его, с учётом обстоятельств, пришлось незамедлительно) первым же делом встал вопрос переводчика. Поначалу Кромвель полагал подыскать кого-нибудь подходящего из числа придворных, но, как выяснилось, знать про такие вещи слыхом не слыхивала. Второй мыслью было подключить к работе репетитора Её Величества, но это означало отбирать у неё время, которое императрица планировала для себя. Тогда секретарь обратился с дилеммой к Корво. Тот ответил запиской, что в Городской Страже есть один капитан, который умеет читать его жесты. Тут же были сделаны все соответствующие распоряжения, и капитан присоединился к ним.
Моррис откинулся в кресле и, ткнув пальцем в козырёк фуражки, самодовольно добавил:
— Что, между прочим, чушь собачья. В серконском буквы те же самые.
Корво что-то сердито ответил, но Моррис лишь отмахнулся:
— Ой, да ладно, просто признай, что почерк твой – полное дерьмо.
— Капитан Моррис, вы тут не в казармах! – взмолился Кромвель и, возвращаясь к написанному, проворчал. – Если так и дальше пойдёт, я раньше на пенсию выйду, чем сделаю из него достойного дворянина.
Подготовка шла... медленно. Всё, что касалось нужд Её Величества, Кромвелю удалось организовать без особых проблем, но создать условия для обучения Корво оказалось намного сложнее. Не только потому, что такая работа не входила в его обязанности (да и в сферу интересов, кстати, тоже), но и потому что сам Корво облегчать процесс не собирался. Казус в казармах словно задал курс его дальнейшему поведению. Человек, с которым он дрался, получил строгий выговор и отстранение от должности, а вот налагать дисциплинарные взыскания на Корво оказалось некому. Теперь он был лордом-защитником, то есть выше по званию как командора, так и секретаря.
Ему, правда, об этом ещё не сказали.
Как Корво отнёсся к своему внезапному повышению, Кромвель пока не понял. Никаких жалоб от него не поступало, возражения, даже если они были, в жесты не оформились. Хотя свалившиеся на него новые требования и обязанности явно нервировали и сбивали его с толку, он действительно прилежно пытался в них разобраться. Кромвель не мог не уважать подобное упорство, но всё равно находил общение с немым чрезвычайно затруднительным. К тому же Корво явно не горел желанием перевоспитываться в добродетельного лорда. Кромвель до сих пор пытался донести до него важность светских протоколов. Он даже решился слукавить, сказав Корво, что придётся пройти посвящение, прежде чем он сможет вступить в должность (неправда: церемонии церемониями, а должность уже была его). И что знать и соблюдать все тонкости этикета обязательно, чтобы не огорчать императрицу (уже ближе к правде).
Кромвелю пришлось согласиться на просьбу Корво оставить с ними этого ужасного капитана Морриса. Зато добровольное участие командора Далена стало для секретаря приятным сюрпризом.
После скандала в казармах командор изъявил желание помочь секретарю с подготовкой. Кромвель не ожидал от него такого великодушия, учитывая, что Корво занял место, которое должно было достаться Далену. То ли он желал сохранить лицо, то ли действительно беспокоился за новичка, но в любом случае оно оказалось только к лучшему.
Дален как-то обронил, что просто хочет, чтобы Башня была в надёжных руках.
В надёжных, жестикулирующих руках, напомнил себе Кромвель.
Утренние часы они посвящали разбору светских норм, а днём Дален забирал Корво, чтобы наглядно рассказать о служебных обязанностях командира. И на этом поприще Корво добился куда больших успехов. Оказалось, он великолепно знал дворец, все входы, выходы, посты и патрульные маршруты. После нескольких таких вылазок отношение командора к серконцу заметно потеплело. Вскоре они уже советовались друг с другом: Корво указывал на отдельные изъяны в безопасности, Дален рассказывал о строевых порядках для торжественных мероприятий.
Благодаря полученной на Виселицах подготовке Корво был прекрасным бойцом, но от него ускользала суть мирных концепций: зачем придерживаться определённого шаблона, оформляя отчёты, почему невежливо спрашивать даму о возрасте и в чём смысл требовать от злоумышленника прекратить противозаконные действия, когда можно просто переломать ему кости.
Увечье делало для него бесполезными устные формулы вежливости, столь важные при официальных представлениях. Попытки научить его быть галантным кавалером породили немало курьёзных моментов и неизменно заканчивались препирательствами о том, почему Корво нельзя просто охранять спутницу, не пускаясь на все эти ухищрения. За обеденным столом он вёл себя достаточно сносно, покуда дело не дошло до вторых блюд, когда количество столовых приборов резко возросло. Кромвелю заранее представились кошмарные картины будущих званых вечеров.
Кроме того...
— «Беспокойные руки» и «Бродяжные ноги», Корво. А не «Беспокойные ноги», - вздохнул Кромвель, возвращая бумагу.
— Бродяжные руки! – хохотнул Моррис на своём конце стола и удостоился сердитых взглядов от секретаря и командора.
— Надеюсь, вы попридержите своё неуёмное веселье на исповеди, которую вам, напоминаю, через неделю переводить, - мстительно заметил Кромвель. С Морриса разом схлынуло оживление, что, в свою очередь, изрядно позабавило Далена. Руки Корво вывели несколько новых слов в воздухе. Моррис посмотрел и вздохнул:
— Её Величество так распорядилась, Корво!
— Капитан, а ничего, что мы тоже здесь?
— Он спросил, зачем нужно обращать его в Обывателя.
Кромвель повернулся к удручённому Корво, встретился взглядом с сердитыми чёрными глазами и устало потёр виски.
— Аббатство желает убедиться, что моральные принципы королевского защитника не идут вразрез с... религиозным учением, - осторожно объяснил он, не желая углубляться в щекотливую тему анти-серконских настроений Аббатства. Вообще, их тревога была понятна. Не то, что бы Кромвель считал, будто все серконцы сплошь чернокнижники и нечестивцы, но неверующий иностранец на столь высоком посту – это в лучшем случае спорно. Сам секретарь особой религиозностью не отличался, но мессы посещал исправно – на всякий случай, чтобы не вызвать лишних вопросов. – Кроме того, это приказ императрицы. Так что вы делаете это и ради неё тоже.
Это объяснение, видимо, немного примирило Корво с действительностью. Он притянул к себе лист, внимательно вчитываясь в переписанные Запреты, перевёл глаза на раскрытые книги. Смуглые руки опять поднялись в воздух, медленно выводя знаки. Все ждали, когда они замрут, чтобы Моррис мог перевести. На лице капитана проступило недоумение.
— Корво спрашивает, почему Запреты называют беспокойными руки, которые убивают?
Кромвель такого вопроса не ждал. Он озадаченно поглядел на Далена – даже невозмутимо-сдержанный командор казался удивлённым.
Моррис, подозрительно поглядывая на Корво, предложил:
— Может, отправим его в утреннюю школу с детишками?.. Какая тебе разница, что на самом деле означают Запреты? Просто учи их наизусть, и дело с концом. Каждый должен... измыслить своё собственное объяснение. Такое, знаешь, самообразование.
— А я всегда думал так: коли не занять руки делом, можно докатиться до преступления.
Корво, к вящему неудовольствию Морриса, продолжал рассуждать.
— Спрашивает, а что если человек не убивает, но и не работает?
Кромвель с нетерпеливым стоном схватился за голову. Нашли время углубляться в теологию! Этак можно до вечера пререкаться.
— Знаете, джентльмены, думаю, хватит с нас на сегодня духовности! – прокатился над обширным столом его резковатый голос. – Запреты мы ещё выучим. Куда меньше времени у нас осталось на уроки придворного этикета.
При одном упоминании придворного этикета и без того мрачное лицо Корво потемнело ещё больше.
Теперь, когда вопрос с лордом-защитником был решён, Джессамине стало намного спокойнее.
С единственным новшеством в виде утренних уроков, её расписание вернулось в привычную, досерконскую колею. Теперь у неё появились силы сосредоточиться на печальных проблемах города, граждан и Империи.
При отце Империя процветала. Юхорн Колдуин Второй был напористым, находчивым и амбициозным монархом. По его заказам бессчётными армиями рабочих в Гристоле возводились грандиозные конструкции: Колдуинов Мост, Колдриджская тюрьма, часовая башня. Даже реконструкция Гидрозатвора при дворце была его проектом. Эти достопримечательности и общее дело помогли сплотить народ, вселить в них гордость, патриотизм и волю, сохранившую Гристоль центром империи. Они служили символом славы и поддержали дух нации после Вторжения. А Юхорн был харизматичен, справедлив и добр к гражданам.
Даже аристократы его любили.
Джессамина делала всё, что в её силах, чтобы соответствовать... но, увы, чтобы следовать тем же курсом банально не хватало денег.
Война длилась слишком долго. И хотя Гристоль вышел из неё победителем, Морли и прочие острова не были столь же состоятельны. Им предстояло сражаться с упадком экономики своими силами – отец перекрыл им финансовые потоки, опасаясь, как бы Морли, зализав раны, не возобновил свои бунтарские устремления. В те времена это было оправданным решением. Но расплачиваться за него пришлось другому поколению. Экономический спад в одной стране влёк то же самое на других островах. Цены на импорт выросли достаточно, чтобы сделать бедняков Гристоля ещё беднее. Рано или поздно нищета возобладает, и компенсировать её будет нечем - всё благодаря прошлым безудержным расходам при отце.
Нельзя этого допустить. Нельзя опускать руки. Она должна быть сильной, ради людей, ради империи. Нельзя допустить очередного Бунта или, что ещё хуже, гражданской войны в Гристоле.
Ей не хотелось отдаляться от народа, она пыталась сберечь связь с людьми, которую создал отец. Но её преследовало ощущение, что в процессе она теряет поддержку внутреннего правительства. Простолюдинам она нравилась, чего нельзя было сказать об аристократах.
Джессамина перечитывала совместное сочинение Хирама Берроуза и членов Совета. Пальцы задумчиво царапали лежащий здесь же чистый лист бумаги. Она размышляла – принять или отклонить их законопроект.
Дверь кабинета открылась. Вошла камеристка, нагруженная тяжёлым подносом, и медленно присела в реверансе.
— Ваше Величество.
— Накрывайте прямо здесь, Клара, мне некогда пересаживаться за обеденный стол.
Клара сочувственно и понимающе нахмурилась, но пересекла комнату и принялась за дело. Подвинув чай поближе к Джессамине, она переставила с подноса на стол тарелки и нарезанный хлеб.
— Сегодня у нас... э-э... Ц...в... Цветная капуста, мадам.
Джессамина вовремя подняла голову, чтобы увидеть, как руки Клары по буквам выводят слова. Движения были неуверенными, но на лице сияла улыбка. Джессамина улыбнулась в ответ.
— Да, «Н» сразу после «Т» - это нелегко, - негромко рассмеялась она.
Клара кивнула:
— Я так быстро, как вы, ещё не научилась, мадам. И не знаю, есть ли отдельный жест для цветной капусты, но... вот, сейчас.
Она подняла руки и принялась медленно жестикулировать.
«На ужин суп, чай, хлеб и соль».
— Соль? – переспросила Джессамина.
— Я хотела показать, что знаю это слово, мадам.
— И так мы выяснили, что я тоже его знаю.
Гордые собой, они улыбнулись друг другу, после чего Клара откланялась. Дверь закрылась, и тишина кабинета вдруг показалась Джессамине сокрушительной.
Лёгкость на душе, пришедшую с выбором лорда-защитника, будто волной смыло при виде законопроекта Берроуза. С омрачившимся лицом, она отложила перо и со вздохом откинулась на спинку кресла.
Из окна открывался вид на ещё сверкающую в гаснущих лучах заката реку Ренхевен. Джессамина медленно подняла руки. Р-Е-Н-Х-Е-В-Е-Н. Память услужливо подсказала жест для слова «река». И дальше: «лодка», «кит», «ворвань», «окно», «штора», «стол», «перо».
Тогда она попыталась представить, как то же самое говорит Корво: ведь ей нужно уметь читать его слова.
Инаугурация назначена на конец этой недели. Её речь для церемонии уже написана.
Она не виделась с ним со времени памятного приёма несколько недель назад, когда у неё ещё и в мыслях не было назвать его королевским защитником. И с секретарём Кромвелем и командором Даленом она теперь встречалась намного реже. А когда Кромвель всё-таки появлялся на совещаниях Совета, то выглядел осунувшимся и изнурённым – ей оставалось только гадать, как проходит подготовка Корво к церемонии.
Письменных протестов и вопросов с момента объявления пришло несметное количество, но ни одному из них не удалось пошатнуть уверенность Джессамины. А Кромвель пока не сообщал ничего такого, из чего можно было сделать вывод, что их затея потерпела неудачу.
Итак, завтра Корво предстоит поклясться на Запретах в своей верности учениям Аббатства.
Воображение медленно нарисовало, каким мучительным будет это зрелище. Встрёпанный расхристанный Корво и строгое убранство безупречно-чистого Аббатства. Верховный смотритель с брезгливо-надменным выражением лица. В полнейшей тишине Корво станет рассказывать о своих грехах против Запретов, прежде чем ему дозволят переродиться в Обывателя. Неподалёку будет томиться нервничающий раздражённый Кромвель, покашливающий всякий раз, когда Корво в чём-нибудь ошибётся...
Интересно, подумалось Джессамине, признается ли он в убийствах тех людей на Серконосе?.. В убийствах, совершённых у неё на глазах. Перед мысленным взором всплыло его жёсткое лицо, когда он приставил к голове ассасина пистолет и без колебаний обратил содержимое его черепа в фонтан красных брызг.
И это напомнило: Корво, прежде всего, наёмный убийца. И, судя по тому, что ей довелось увидеть, убийца более чем эффективный.
Проглотив ком в горле, Джессамина вдруг поняла, что не так уж ей на самом деле и спокойно.
Посмотрев на бумагу Берроуза, она так же поняла, что совершенно не хочет есть.
— ...«я убивал людей, когда мне приказывали», - переводил Моррис.
В горле было сухо и тесно. Ужасно это всё: стыдно и неловко. Не так давно он был простым работящим капитаном, и у него был свой отрядик. Они верой и правдой служили короне. Сам лорд-защитник выбрал их, чтобы охранять императрицу в дипломатической поездке на Серконос.
Моррису нравилось пропустить рюмочку-другую после долгого ночного дежурства. Нравилось смеяться над анекдотами, сидя в пабе с боевыми товарищами. Нравилось носить чистые мундиры и ложиться спать пораньше.
А вот быть сурдопереводчиком ему совсем не нравилось... а о религии толковать – и подавно.
Верховный смотритель Уолзи сурово хмурил брови, сверху вниз глядя на серконца.
Тот стоял на коленях на бархатной подушечке, брошенной посреди ритуального подиума перед аналоем. Ряды скамеек за его спиною пустовали – помимо них троих, в зале присутствовали только Кромвель и Дален. Последний стоял у дверей, как истинный солдат, готовый выпроводить всякого, кто дерзнёт нарушить конфиденциальность церемонии. Страдающий одеревеневший Кромвель сидел на жёсткой скамье, как на иголках. Его длинные ноги периодически выбивали на мраморных плитах лихорадочную дробь, отчего по нефу прокатывалось эхо. Моррис же стоял между Уолзи и Корво, следил за руками последнего и чувствовал себя прескверно.
По правилам, язычник исповедуется в грехах смотрителю в маленькой сокрытой от глаз посторонних камере. Затем декламирует тексты Запретов, и его принимают в лоно Аббатства. Однако немота Корво делала традиционный распорядок обряда невозможным. Так что, они все собрались сегодня здесь и вот-вот услышат его грязные секреты.
Они с самого начала, уже после нескольких дней обучения поняли – с Корво всё пройдёт далеко не так гладко, как могло бы.
На деле всё оказалось гораздо хуже.
Верховный смотритель некоторое время ждал от будущего лорда-защитника продолжения и громко засопел, когда не дождался. Лицо Корво хранило каменную невозмутимость, взгляд, устремлённый на Уолзи, был прям и мрачен.
Уолзи, негодующе взмахнув рукавами расшитой сутаны и потрясая книгой Запретов, обратился к Моррису:
— И это всё, что он скажет?
— Нет! Нет, не всё! – подал голос Кромвель. Что-то в его облике подсказывало, что ему страстно хотелось вскочить со скамьи и хорошенько встряхнуть Корво разок-другой. Моррис его вполне понимал.
Все хором вздохнули от облегчения, когда его руки вновь пришли в движение. Но капитану страшно не понравились слова, которые пришлось озвучить.
— «Я не знаю, скольких убил. Или кем они были», - сказал Моррис и мысленно добавил «Ну и молодец, мать твою так».
Лицо Уолзи исказилось от короткого прямого ответа. Моррис не понял, что именно его ужаснуло – мерзкий смысл слов или обескураживающая прямота.
— Быть может, стоит сделать процесс... более организованным, - предложил Верховный смотритель, поправляя красную бархатную шапочку. – Я по очереди стану называть Запреты, а вы сознаетесь в соответствующих грехах, совершённых по сию пору вашей жизни, – и он нервно усмехнулся.
Корво не отреагировал. Моррис очень пожалел, что не знает, как обругать его на языке жестов.
— Думаю, это здравая мысль, - одобрил Кромвель со своего места.
— Прекрасно. Что ж, - морщины Уолзи разгладились, он сложил руки на аналое и смерил серконца осторожным взглядом. – Обывателю должно избегать Блуждающего Взора. В чём вы сознаетесь?
Пауза. Серконец ничего не сказал. Моррис медленно поднял ошалелый взгляд на секретаря, который, когда стало ясно, что Корво ни в чём сознаваться не спешит, сполз куда-то вниз по скамье.
— Блуждающий Взор суть алчность и утоление сиюминутных желаний, - наливаясь багрянцем, пояснил Уолзи. – Сознайтесь же, чего вы желали?..
Корво поколебался, прежде чем заговорить. Его взгляд стал непривычно растерянным, и он сосредоточил его на собственных руках.
— «Постель, одежда...»
С глубоким безнадёжным вздохом Уолзи поднял брови и покачал головой:
— Нет, Корво, мне кажется, вы недопонимаете.
Кромвель подскочил и сцепил руки, привлекая внимание Верховного смотрителя:
— Быть может, пусть он просто процитирует Запреты? Здесь ведь так людно для исповеди, и... это нечестно по отношению к нашему лорду-защитнику.
Уолзи вознегодовал:
— Я не стану подстраивать Запреты под ваши прихоти, секретарь!
На остреньком худом лице Кромвеля мелькнула решимость, и он с вызовом уставился в круглое полное лицо Уолзи.
— А я не этого прошу!
— Э-э… Корво тут говорит... – вклинился Моррис, не отрывая взгляда от быстрых смуглых рук. – «Я сожалею, что не пытался жить сам, и не давал жить другим».
Уолзи и Кромвель одновременно обернулись к серконцу. Тот смягчившимися глазами смотрел на свои руки, продолжая рассказывать.
— «Я многих убил, не зная ни причин, ни имён. Не за деньги, а потому что так было велено. Я сожалею о детях, которые могли появиться на свет. Я сожалею о приказах, которые выполнял, потому что мне нечего было есть».
Его движения замедлились, словно он взвешивал следующие слова. Аббатство погрузилось в непроницаемую тишину, и Моррис, вскользь глянув на Кромвеля и Уолзи, успел заметить, что они сконфужено переглядываются.
— «Мой взор вовсе не блуждал. Я не задавал вопросов – меня ничего не волновало. Мой язык не лгал – но он не говорил. Мои руки были спокойны – но они не сопротивлялись. Мои ноги брели по команде. Я был равнодушен к зову плоти, но всё равно отзывался на него. Мой рассеянный ум пустовал, а мой голод утоляли, чтобы я мог жить дальше, не желая того. Я сожалею».
Всё замерло, когда Моррис умолк, а Корво опустил руки, потирая подушечки пальцев. В воцарившемся тягостном безмолвии капитан судорожно сглотнул, глядя на серконца. Да, он знал, что Корво был наёмным убийцей, но...
— Двери Аббатства... всегда радушно распахнуты для потерянных душ... чтобы даровать сбившимся с пути... искупление, - ответствовал Уолзи, но как-то беспомощно и глядя при этом на Морриса, но не на Корво.
На этом пытка закончилась, остаток обряда прошёл сравнительно гладко: переводческие услуги капитана более не потребовались, Верховный смотритель зачитал священные тексты, приветствуя новообращённого Обывателя, и Кромвель в течение его речи даже пару раз нетерпеливо покашливал, как бы желая ускорить процесс.
Затем они поспешили покинуть Аббатство и на выходе сказали Корво, что, если он хочет, то на сегодня может быть свободен от тренировок. Но тот отказался и ушёл вместе с Даленом.
Так закончилось одно из последних испытаний перед инаугурацией нового лорда-защитника. И капитан Моррис, далеко не в первый раз с тех пор как их трио взяло серконца на поруки, задался вопросом: что же такое произошло, что императрица приняла такое решение? Что разглядела в Корво Аттано?
(в которой Корво последним узнаёт радостную новость)
Глава 11 Обыватель.
Дануолльские небеса изливали на улицы города водопады проливного дождя, и Джессамина рассеянно глянула на грохочущие по подоконнику капли, пока Клара помогала ей надеть тяжёлое чёрное пальто.
— Карета подана. Можно возвращаться в Башню.
— Сначала я встречусь с людьми.
— Как скажете, госпожа.
Джессамина Колдуин никогда не пропускала первую мессу. Она не была частой гостьей в Аббатстве Обывателя, но взяла за правило посещать службу в первый день каждого нового месяца.
Обычно она занимала свою отдельную, отгороженную от остального зала скамью на возвышении, вместе с прихожанами слушала проповедь Верховного смотрителя и после раздавала милостыню нищим, оставшимся после службы. Особо религиозным монархом она не слыла, и многие гадали, насколько неукоснительно она соблюдает Запреты (и соблюдает ли их вообще). Но одно все знали доподлинно – государыня всегда ласкова к народу. И ежемесячные посещения мессы – не что иное, как стремление быть к нему ближе, пусть даже простолюдинов сажали на нижние скамьи, подальше от аристократов. Толпы всё равно с удовольствием собирались у ворот, чтобы каждый мог поглазеть на неё, поприветствовать и получить монетку.
Она с благодарной готовностью окунулась в этот привычный распорядок. Слишком свежа была память о вчерашнем: безмолвствующий Парламент, впавшие в прострацию советники, которых ей удалось лишить дара речи – в первый и, наверное, последний раз.
Сегодняшняя проповедь была... честно говоря, её так поглотили попытки привести мысли в порядок и придумать план дальнейших действий, что она пропустила проповедь мимо ушей. Как правило, ей нравились притчи Аббатства, и она в целом любила посещать службы, но выкроить в напряжённом расписании больше времени на спасение души было фактически невозможно.
Видимо, она стольким жертвовала для королевства, что для Аббатства практически ничего не оставалось.
Тем не менее, Аббатство Обывателя олицетворяло её народ (во всяком случае, по словам самого Аббатства). И искренняя, горячая вера прихожан в Запреты пробуждала желание соответствовать – и пусть её собственная вера пламенностью не отличается. Люди гораздо важней её персональных сомнений.
Солдаты дворцовой стражи открыли двери кабинки, и Джессамина с Кларой направились к выходу.
Вернее, направились бы, не случись на пути Верховного смотрителя Уолзи, что шёл им навстречу по простирающемуся ввысь и вширь светлому коридору. Он был сед, хмур, носил шапочку-пилеолус и парадное бархатное одеяние, алеющее на фоне белого мрамора, и шагал с чрезвычайной целеустремлённостью. Его сопровождали монахи ордена в серых мундирах и белых металлических масках. Интересно, о чём пойдёт речь?
— Верховный смотритель, - приветствовала его Джессамина. – Сегодняшняя месса была чудесна.
— Благодарствуйте, госпожа, - тихонько кашлянув, ответил он. – Вы держите путь обратно во дворец... но я надеялся, что вы сумеете уделить мне минутку вашего внимания.
Вид у него был положительно встревоженным.
Джессамина удивилась, но молчаливо согласилось, жестом отослав камеристку и солдат и присоединившись к Верховному смотрителю. Серые мундиры остались.
— Только недолго. Люди ждут меня, я не хочу к ним опаздывать.
Шурша мантией, Уолзи шагнул к ней и до белизны в костяшках переплёл пальцы. Джессамина насторожилась.
С Верховным смотрителем они почти не пересекались. Она довольно смутно представляла, в чём состояло взаимодействие между Правителем и Религией при отце, но вряд ли оно сильно отличалось от того, что происходило ныне. Аббатство Обывателя отличалось... сдержанностью. Орден, с его правилами и традициями, держался подчёркнуто в стороне от светского правительства – и, в принципе, ничего плохого в этом не было. Она позволяла Аббатству жить своей жизнью: главное, чтобы те не пытались её свергнуть или, например, затеять религиозную войну под её знамёнами. На этот счёт можно было не волноваться, поскольку их воинственный пыл был усмирён задолго до того, как отец взошёл на трон, и охоты на ведьм и жестокие обряды очищения остались в прошлом.
Да и само Аббатство не горело желанием иметь дело с правительством. Управление осуществлялось изнутри ордена силами монахов, в их отчётах обычно перечислялись раскрытые религиозные преступления и наказания разной степени тяжести, которым подверглись нарушители Запретов. Всё было чётко организовано, деловито, отлажено. У неё никогда не возникало повода как-то вмешиваться, а у Верховного смотрителя – обращаться к ней. Так в чём же дело?
— Насколько мне известно, Ваше Величество, вчера вы обнародовали имя нового лорда-защитника. – Уолзи выдержал её удивлённый взгляд и шёпотом, почти не разжимая губ и поблёскивая глазками из-под головного убора, добавил. – Некоего… Корво Аттано.
После вчерашнего выступления в Парламенте Джессамина удалилась к себе и на все устные и письменные просьбы об аудиенциях отвечала упорным молчанием. А таковых просьб обрушилось несметное количество. Будь она верующей в исповедальне, то призналась бы, что произошедшее стало полной неожиданностью и для неё самой. В течение всего заседания она мысленно проговаривала речь и завершала её именем командора Далена. Она действительно честно собиралась назвать Далена, пока...
Пока не вспомнила кое-что. Нечто большее. Тщательно записанные в потрёпанный устав наблюдения. Настойчивый взгляд, осмысленней и красноречивей иных устных докладов. Сильные руки, укрывающие её от опасности на далёком Серконосе.
Когда имя Корво Аттано слетело с губ и прозвенело над залом, Джессамина поняла, что решение, кого бы она предпочла видеть своим защитником, пришло к ней давным-давно. Просто оно лишь теперь оформилось в слова.
Она провела остаток дня в уединении, чтобы её ненароком не переубедили, и поняла ещё кое-что. Ей действительно этого хотелось. Чтобы рядом был Корво и никто иной. Тот самый идеальный вариант: человек, верный только и исключительно ей, и так же, как она, ответственно относящийся к работе. Человек, который разглядит то, что она упустила. Который будет направлять, а не манипулировать. Который сохранит секреты, поможет, поддержит.
Она знала, что свой выбор придётся отвоёвывать, но никак не ожидала, что на стороне оппонентов выступит и Аббатство.
— Вы правы, Верховный смотритель. Именно его я объявила вчера королевским защитником, - как можно ровнее и спокойнее подтвердила она.
— Было бы грешно замалчивать опасности подобного выбора, - заламывая руки так, что рукава сползли чуть ли не до локтей, возвестил Уолзи. – Аббатство чрезвычайно обеспокоено.
— Обеспокоено? – оборвала Джессамина и наградила бы его леденящим взглядом, не отвернись Уолзи к окну. – Аббатство ставит под сомнение власть императрицы?
— Ну разумеется нет, Ваше Величество! Я выразился не... в мирском смысле. Я имел в виду тревогу духовного характера. Нам... Нам ведь ничего не известно об этом человеке.
— Не важно, что вам известно, а что нет. Важно, что таково моё решение.
— Не о вашей власти речь, госпожа! – продолжая изумлять Джессамину своей нервозностью, громким шёпотом воскликнул Верховный смотритель. Краем глаза она уловила движение со стороны серых мундиров. – Речь об этом человеке, об этом... серконце!
Ах вот оно что. Да, это одна из многих проблем. Вчера, удаляясь в свои покои, она мысленно настраивала себя на предстоящую тяжёлую битву за Корво. Низкий чин, никакого положения в обществе – и это полбеды, ведь вдобавок он ещё и неблаговоспитанный, немой чужеземный ассасин-висельник. Подозревая, что серконское происхождение ему поставят в вину в первую очередь, она совсем забыла учесть особое мнение Аббатства.
— Госпожа, не мне вам рассказывать о серконской... культуре, - Уолзи через силу выплюнул последнее слово, будто культура знойных островов такого именования не заслуживала. – Им чужда сама идея праведности. Единственный источник добродетели там – наши паломники! Это ведь логово ведьм, преступников и... – он весь сморщился, договаривая. - ...тёмных культов.
Джессамина оцепенела. Чудовищное, оскорбительное обвинение. Корво не гристолец, у него и репутации-то нет, которую можно разрушить, но... В конце концов, он был её человеком и её решением. А потому, сказанное относилось и на её счёт.
— Прошу прощения, вы действительно только что обвинили моего лорда-защитника в поклонении Иному?
Уолзи понял, что перегнул палку, но выражение праведного гнева с лица так и не убрал.
— Нет, госпожа! Я просто хотел указать на... вероятные последствия, - безотчётным движением поправляя жёсткий воротничок, поспешил исправиться Верховный смотритель и вновь понизил голос до шёпота. – Аббатство опасается дурного влияния на обитателей королевства и призывает вас задуматься о том же.
— Уверяю, Корво Аттано – достойный человек, - нетерпеливо перебила Джессамина. Она никак не ожидала, что эта тема могла стать предметом споров, и твёрдо решила пресечь любые попытки в этом направлении.
— Да, - негодующе фыркнул Уолзи. – Но исповедует ли он учение Аббатства?
Что ж, видимо, уклониться от конфликта не получится. Джессамина задумчиво поглядела на барабанящие по стеклу капли. Итак, какими возможностями она располагает? Ясно, что Уолзи предпочёл бы полное устранение раздражающего элемента, но она вовсе не собиралась отказываться от Корво под предлогом его якобы недостаточной духовности. Которая, между прочим, не имеет ничего общего с его компетенцией как королевского защитника. Её куда больше заботили потенциальные осложнения, связанные с немотой, нежели с вероисповеданием.
— Что ж, если именно это тревожит Аббатство, то Корво принесёт все необходимые клятвы и пройдёт посвящение до того, как примет присягу.
Уолзи, видимо, не предвидел, что разговор может принять такое направление, и некоторое время беззвучно шевелил губами, подыскивая возражения, но их так и не последовало. Это первая, но далеко не последняя попытка сорвать инаугурацию, но первый раунд остался за ней. Стоит Корво пройти посвящение, у Аббатства просто не останется убедительных причин для жалоб.
Будем решать проблемы по мере их поступления, решила Джессамина. Почувствовав, что губы сами складываются в триумфальную улыбочку, она поспешила замаскировать самодовольство скромной рассудительностью:
— Значит, решено. Я распоряжусь, чтобы Корво посетил исповедь, после чего он даст нужные обеты перед вами, Верховный смотритель, и вступит в ряды Обывателей.
Уолзи имел весьма подавленный вид и руки заламывал с прежним отчаянием, но ему ничего не оставалось, кроме как смиренно ответить:
— Воля ваша, госпожа.
Очень скоро подтянулись и прочие несогласные.
— Секретарь, решение принято и обнародовано, - бросила Джессамина через стол, свирепо взирая на главу личной канцелярии.
Кромвель, чьи волосы стояли дыбом, а галстук съехал куда-то вбок, вжал ладони в лицо и чуть не разрыдался.
— Ваше Величество! Заклинаю вас, госпожа! Последствия! Задумайтесь о последствиях!
Джессамина, не таясь, фыркнула и с самым высокомерным видом уткнулась в лежащие перед нею бумаги:
— Именно этим я и занималась – и именно поэтому был вынесен этот вердикт.
— Госпожа, министры вне себя, - взмолился, заикаясь, Кромвель. Вчера, когда всеобщее замешательство поулеглось, Тайный Совет добыл жалкое тоненькое досье на Корво Аттано. Скандал разразился до небес. – Они умоляют собрать заседание. Они готовы дать вам больше времени, как вы просили ранее.
— Нет.
— Прошу вас, госпожа! Они согласны на компромисс! Они даже на ко... командора Далена согласны!
— Мне кажется, вы все чрезмерно увлеклись критикой, - отрезала Джессамина, вскидывая голову. Секретарь сжался. Ей стало жаль его: бедняге явно досталось от объятого пламенем ярости Совета – и это пламя разожгла она. Вздохнув, она покачала головой и уже мягче добавила. – Нет, Кромвель. Я свой выбор сделала и не могу взять слов обратно. Корво Аттано спас мне жизнь на Серконосе. Более подходящего защитника я и представить не могу.
Кромвель поднял на неё несчастные запавшие глаза:
— Более подходящего защитника. А как насчёт более подходящего человека на столь благородную должность?
— А вы подумали, как отреагирует Серконос, если я отзову решение? Они ведь наверняка уже обо всём в курсе...
Кромвель мученически сморщился, зажмурился и попытался снова:
— Но он же... Он же немой!
Джессамина вздохнула. И дня не прошло, а её всё это уже изрядно утомило.
— Да, я знаю.
— И как вы себе это представляете?! Как ему отдавать приказы? Делать доклады? Публичные заявления? Приносить те же клятвы в Аббатстве, которые вы с такой лёгкостью устроили?!
Джессамина молча поглядела на него и увидела в ответном взгляде искреннюю тревогу и смятение.
— Вы очень многого требуете от приближённых, госпожа, - он даже привстал, подчёркивая сказанное. – Но этого человека... вы собираетесь поместить в условия, к которым он не готов.
Джессамина, приоткрыв губы, поглядела в сторону. А вот об этом она до сей поры не задумывалась. Корво мог и вовсе не хотеть такого карьерного взлёта. Такой вариант она точно не рассматривала. Вернее, так: она и не должна рассматривать такой вариант. Личные предпочтения не играют роли, когда властелин отдаёт приказы. Согласен Корво со своим назначением или нет – никто не спрашивает.
Но внезапно она поняла, что предостережение Кромвеля имеет под собой реальные основания. Она подставила Корво, чьё положение и без того затруднительно, под прямой удар со стороны аристократии.
Джессамине на мгновение стало нехорошо от внезапного осознания масштабов ответственности. Она думала о себе. О том, как её выбор ничего не изменит для народа или для свиты, зато станет основополагающим для неё.
Но, оказалось, есть ещё человек, которому придётся расплачиваться за её решения. Сам Корво.
И, всё-таки, она не считала, что совершила ошибку. Отмена решения, во-первых, нанесёт чувствительный удар по самолюбию Серконоса, нового многообещающего союзника. Во-вторых, выставит её безвольной марионеткой, идущей на поводу у собственного Совета, чего совершенно нельзя допускать.
Нет, она всё решила. Сомнения сомнениями, но в целом ей стало легче теперь, когда под титулом «Лорд-защитник» значилось имя Корво Аттано.
— В таком случае, подготовьте его.
— И вот поэтом... что? – лицо рухнувшего обратно в кресло Кромвеля вытянулось.
— Да, Кромвель, я препоручаю нашего нового лорда-защитника вам. Проследите, чтобы он был готов инаугурации и к должности в целом.
— Но почему я, госпожа? Я не могу...
— А я больше никому не доверю эту работу, Кромвель. Все прочие желают лишь его поражения, - очень спокойно заявила Джессамина. – С вами же, вне всяких сомнений, всё пройдёт на должном уровне и с соответствующим блеском.
Кромвель, которого уже начинало трясти, нашёл в себе силы покачать головой.
— Даже... даже если я смогу... как мне с ним разговаривать?
— А вы найдите переводчика, - тихонько рассмеялась Джессамина, в гораздо более светлом настроении возвращаясь к документам, но тут же вновь подняла на секретаря задумчивый взгляд. – Нет, давайте поступим так. Наймите на штатную должность репетитора, который обучает языку глухонемых, самого лучшего, который найдётся в Дануолле.
— Это для Совета?
— Это для меня.
Джордж ожесточённо впечатал в стол окурок сигары, оставив в деревянной поверхности кружок чёрного пепла и невольно пихнув обедающего рядом Джейкоба. Тот оторвался от супа, чтобы бросить на товарища странный взгляд.
— Что стряслось? – спросил он и поскрёб ложкой по дну жестяной миски, добавив пару новых ноток в какофонию столовой.
Сегодня было ежемесячное распределение постов, и вовсю кипела сумбурная, но оттого не менее яростная борьба за новые должности и тёплые местечки. Патрульные дворцовой стражи получали новые обходные маршруты. Лихорадочно дописывались отчёты и досдавались нормативы.
Джордж тем временем продолжал ввинчивать сигару в обеденный стол, пока та не рассыпалась под пальцами. Губы его злобно искривились:
— Ублюдочный серк – вот что со мной стряслось!
Джейкоб понимающе фыркнул в ложку и кивнул.
Благодаря означенному серку им достались самый паршивые посты во всём дворце – у Гидрозатвора. Эта скотина попросту не явилась в строй к распределению постов и подставила отряд, а втык сделали им.
— И этот вонючий дождь будет идти до конца этого вонючего месяца! – горячился Джордж, раздражённо смахивая пепел. Сидящие напротив перестали жевать и подняли головы. Джордж ткнул в них пальцем. – Я считаю, пусть эта немая мразь проваливает! Валандается тут попусту и ни хера не делает, а мы страдаем! За что?!
В порыве чувств он в очередной раз толкнул Джейкоба и тот с протестующим возгласом расплескал суп. Солдаты за соседними столами начинали с любопытством озираться в поисках источника увлекательного шума. Разговоры в столовой постепенно затихли, и вся столовая внимала распалившемуся Джорджу.
— Да плевать я хотел на его чины и награды! Его тут вообще быть не должно! Он позорит гристольскую гвардию! – Джейкоб сочувствующе кивал, и кое-кто из солдат негромко озвучивал схожие переживания. – Его к нам вообще из жалости взяли – хренова благотворительность для немого!
Аудитория, начавшая было выражать поддержку, внезапно стихла. Все головы разом повернулись в сторону входа. Джордж, переводя дыхание, глянул на Джейкоба – тот смотрел туда же, куда и все остальные. В столовой воцарилась гробовая тишина: вошёл, мягко ступая, Корво.
Серконец медленно стянул с головы полевую фуражку и бесшумно направился вдоль ряда столов. Осторожно оглядев обращённые к нему лица, он, поколебавшись и покрепче сжав фуражку, озадаченно нахмурился и устремился к отдалённым, пустующим столам.
Джорджа его тихое появление повергло в ярость. Он взвился в воздух, попутно сбросив на пол пару столовых приборов.
— Ну ты, серконский урод!
Корво остановился под прицелом всеобщего внимания.
— Ты хоть знаешь, что натворил, а? Опять свалил с поста и подставил нас! – заревел Джордж, выбираясь из-за скамьи и решительно топая в его сторону.
Корво насторожился, словно прикидывая, перейдёт ли тот в наступление. Солдаты оживились и начали подниматься из-за столов, предвкушая захватывающее зрелище.
— Где же ты шлялся, сукина подлюга? Слишком занят был, марал устав своей слезливой писаниной? Или стучал на нас командору? Ты ведь его вчера весь день высматривал, а? Думаешь, я не заметил?
Эти слова явно задели Корво, лицо его ожесточилось, но он не двинулся с места. Тёмные глаза очень внимательно следили за руками Джорджа, как бы в поисках оружия. Над помещением разнеслись первые ободряющие выкрики. Солдаты собирались теснее, образуя круг.
И Джордж, подбадриваемый товарищами, помчался вдоль столов, занося кулак.
Корво отступил на шаг и бросил фуражку на пол.
— Прошу извинить, что отвлекаю вас от службы, - промолвил Кромвель, стараясь подладиться под широкий быстрый шаг командора Далена. Странно было обращаться к нему сразу после вчерашнего. Тот, кем он так недальновидно пренебрёг в процессе поисков нового королевского защитника, вызывал у него теперь горячее сочувствие.
Дален, в свою очередь, выглядел скорее утомлённым, нежели расстроенным.
— Ничего страшного, господин секретарь, - уводя его к казармам, отмахнулся он. – В первый день месяца стражу всегда лихорадит – все эти распределения и отчёты... Люди стараются заполучить посты поудобней, отсюда и суматоха.
Кромвель с некоторой неприязнью оглядел шумный коридор, по которому сновали солдаты. Дален продолжал:
— Сразу предупреждаю, для него это станет новостью.
— Как? Вы ему ещё не сообщили?..
— Нет.
Кромвель нахмурился, но, опять же, ему не хотелось упрекать командора. Наверное, выбор императрицы стал для него ударом – когда должность была фактически у него в кармане, ему вдруг предпочли человека столь низкого звания и происхождения.
— Аттано не явился на инструктаж, на посту его тоже не было. Впрочем, к обеду он, как правило, возвращается.
— Вы сказали – не явился на инструктаж?
Дален ответил очень спокойным, почти скучающим взглядом.
— Так он обычно и поступает.
Кромвель тяжело вздохнул. Пока что всё, что он слышал об избраннике императрицы, звучало, мягко говоря, не многообещающе. Дожидаясь, пока часовые откроют перед ними тяжёлые двойные двери, ведущие в столовую, он обернулся к Далену:
— Что ж, командор, могу вас утешить. С этих пор он перестаёт быть вашей проблемой. Её Величество приказала немедленно...
Фраза потонула в оглушительном гвалте. Командор, не веря своим глазам, уставился на открывшееся возмутительное зрелище.
Солдаты вопили и улюлюкали, сгрудившись вокруг одного из центральных столов. Они галдели и вставали на скамейки. Плотная толпа в основном скрывала происходящее, но судя по крикам, внутри кольца разгорелось не что иное, как безобразная драка.
Негодующий рёв Далена услышали лишь несколько человек, да и те прыснули прочь, подальше от командирского гнева.
— Иной вас побери, вы что творите?! А ну отставить! Сми-и-рна!
Сопровождающие их стражи помогли им прорваться в гущу толпы, и в этот самый момент чьё-то тело с размаху обрушилось на стол. В стороны разлетелись щепки вперемежку с посудой и объедками. Крики возобновились, когда подскочивший к столу второй человек схватил упавшего за лацканы и сволок на пол.
— Корво?! – заорал Дален, но тут к дерущимся подскочил третий солдат (кажется, Джордж, машинально припомнил командор) и попытался применить удушающий захват, вынудив Корво отпустить свою жертву. Кто-то из солдат решил внести лепту и рванулся к ним с явным намерением покрепче врезать серконцу, но сошёл с дистанции, получив мощный пинок в живот. Джордж норовил сжать противнику горло, чему изрядно мешала просунутая ему под локоть рука Корво. Но Джордж не сдавался, удерживал его и громогласно призывал остальных на помощь.
— Прекратить! – гаркнул Дален. Подошедший Кромвель взирал на сцену с изумлённым ужасом.
— Так вот она, хвалёная гвардейская дисциплина... – съязвил он.
Красный от ярости Дален ринулся к дерущимся и уже сделал движение, чтобы остановить Джорджа, но Корво оказался быстрее. Умудрившись стряхнуть захват, он вскинул обе руки, сцапал Джорджа за голову и одним рывком перекинул его через плечо.
Болезненный вопль потряс столовую. Треснувшая ранее столешница не выдержала удара и развалилась окончательно. Джордж крепко приложился головой об скамью, и тут Корво выкрутил ему руку, как-то по-особому уцепившись за запястье, и прижал его шею коленом.
— ХВАТИТ!
Теперь в наступившей тишине лишь отрывисто вопил Джордж. Кромвель сделал шаг вперёд, и, судя по взглядам, которые солдаты задерживали на его облачении, все сообразили, что к ним нагрянуло важное лицо.
— Отпустите его, - приказал секретарь.
Корво немедленно повиновался и безропотно поднял руки, пока прочие оттаскивали его от стонущего дезориентированного Джорджа. Часть солдат бросилась к пострадавшему, помогая подняться на ноги.
— Командор! – заикаясь и откашливаясь, начал Джордж. Пережитый кувырок и колено Корво на шее сделали своё дело: лицо его опухло и приобрело свекольный оттенок. Баюкая повреждённую руку, он закивал в сторону Корво. – Этот гад напал...
— Молчать! – рявкнул командор. – Тебе слова не давали!
— Глупец! – поддержал негодующий Кромвель. – Вы хоть понимаете, что натворили?!
Не нашедший сочувствия Джордж уставился на них с исказившимся лицом и попытался ещё раз:
— Так он же...
— ...наш новый лорд-защитник, дубина!
На сей раз, тишина была оглушительной. Все головы повернулись, а взгляды остановились на серконце, чьи глаза тревожно метались по лицам солдат, Джорджа, командора, секретаря... И руки, удерживающие его, медленно и осторожно разжались.
Корво, всё ещё тяжело дыша после потасовки, выпрямился и шагнул вперёд. Обвёл вопросительным взглядом присутствующих, ища кого-нибудь, кто смог бы объяснить, что происходит. Остановил взор на Кромвеле. Едва заметно качнув руками, он приоткрыл рот и выдохнул беззвучный вопрос.
Глава личной канцелярии посмотрел в лицо человека, который стал для него сплошным источником хлопот и головной боли, и, взяв себя в руки, сухо и торжественно объявил:
— Корво Аттано. Указом Её Величества Джессамины Колдуин Первой, вам жалован титул лорда-защитника имперской короны.
(в которой в повествование вползает Хирам Берроуз)
Глава 10 Решение принято.
Она решила – это будет Дален.
Клубящиеся гристольские тучи отошли в сторону морского горизонта, оставив простираться над Дануоллом чистое светло-серое предрассветное небо.
Джессамина, положив лёгкие пальцы на подбородок, задумчиво рассматривала светлеющую в полумраке городскую панораму. Словно вырезанные из бумаги или нарисованные выцветшей краской, далёкие домики грудились вокруг башни с часами. Её собственные часы, украшающие каминную полку, мерно отщёлкивали секунды, отмечая каждый взмах её ресниц и подгоняя мысли.
Этот ранний час ничуть не подходил ни для бодрствования, ни, тем более, для напряжённых раздумий. Проснувшись до зари, она попыталась, но не смогла заснуть снова – тревоги на сердце развились в бессонницу.
Далеко не в первый раз сомнения и страхи лишали её сна. Да и с отцом, видимо, дело обстояло так же. Сколько раз она приходила к нему в тёмный, освещённый пламенем единственной свечи кабинет, чтобы пожелать спокойной ночи – и находила его там на следующее утро, в той же одежде, что и накануне, и с оплывшей свечкой, догорающей в блюдце.
Теперь она понимала его гораздо лучше... Впрочем, так наверняка получается со всеми подросшими детьми, а не только с императорскими. Она поразмыслила, не приступить ли к работе прямо сейчас. Можно поднять Клару, разбудить свиту, заняться документами, дать запланированные аудиенции пораньше... Никто не посмеет прекословить – придворные живут по её расписанию, и никак иначе. Но поступить так Джессамине не позволяло мягкосердечие, да и в тишине и одиночестве лучше думалось.
Итак, сегодня.
Сегодня она объявит Парламенту имя нового лорда-защитника.
Она повторяла себе, что судьба королевства мало зависит от этого решения, и гристольцы не ждут его, затаив дыхание. Существуют куда более важные проблемы. Рост нищеты – одна из них. Отголоски морлийского бунта преследовали её со дня коронации. В прошлом осталось шаткое благополучие, существовавшее при отце. Стремительно растущий уровень бедности грозил перейти в экономическую депрессию, с чем Джессамина отчаянно пыталась бороться.
Именно эти вопросы не давали ей покоя. Выбор лорда-защитника по сравнению с ними вообще не должен был представлять сложности.
Но в глубине души Джессамина знала: решение, не играющее особой роли для жителей империи, повлияет на неё сильнее всего. В погоне за властью участники Тайного Совета готовы перегрызть друг другу глотки. Аристократы, не особо таясь, успешно подкупают её сановников. В этой атмосфере ей нужно на кого-то полагаться, и этот кто-то – лорд-защитник.
Сколько раз она бессознательно благодарила небо за Эссена, человека близкого и надёжного. Он не уклонялся от её приказов в обмен на золото или приказы лорда-разведчика. А уж лорд-разведчик не раз пытался подмять королевского защитника под себя. Нет. Ей нужно кому-нибудь верить. Когда нет возможности расположить к себе двор с помощью социальных решений, или Совет – с помощью политики, то жизненно необходимо заручиться поддержкой армии.
Так что, она решила выбрать Далена. Всё равно он уже исполняет обязанности, предусмотренные этой должностью. Он был помощником Эссена. Тайный Совет, несомненно, огорчится этому выбору, но, в конце концов, своё спокойствие дороже их одобрения. Кроме того, есть надежда улучшить отношения с Морли – те будут польщены, учитывая морлийское происхождение командора.
Не то, что бы Дален был ей особо симпатичен, нет. Их встречи всегда были краткими и деловыми. Но он знал своё дело, место и полномочия. Самый логичный выбор.
Так почему же она волнуется, да так, что не может заснуть?
Потерев щёку, Джессамина всё-таки отвернулась от утреннего пейзажа и взглянула на разобранную постель. Сегодня предстоит вереница встреч, и дополнительный отдых будет совершенно не лишним. Нужно хотя бы попытаться вздремнуть ещё пару часиков. С усталым вздохом она потянулась к небрежно собранному на затылке узлу и распустила волосы.
Она устроилась на краешке кровати – уютные атласные простыни так и манили её прилечь, хотя разум продолжал протестовать. До начала рабочего дня оставалось несколько часов, и она решила, что от попыток заснуть пользы будет больше, чем от бдения. Чтобы отвлечься и расслабиться, она открыла ящик прикроватного столика в поисках расчёски, но вместо этого наткнулась взглядом на маленькую книжку в потрёпанном переплёте.
Устав Корво Аттано.
Она положила его в ящик несколько дней назад, сразу по завершению торжественного приёма, честно собираясь проштудировать его – как только появится время и возможность сосредоточиться. Джессамина задумалась, медленно извлекая книгу и кладя её на колени.
Сейчас некогда заниматься вопросами, которые поднял Корво. Только не сегодня, когда ей предстоит обнародовать имя лорда-защитника... но она ведь обещала, что выслушает его в конце недели.
Джессамина с уколом беспокойства поняла, что это тоже сегодня.
Отогнав сомнения и тревоги, она открыла книжку и пролистнула печатный текст в поисках серконской рукописи. Внимание привлекли чертежи Башни, схемы, показывающие планировку этажей. Печатными словами обозначались вестибюль, коридоры, залы, кабинеты, даже чуланы, гардеробные и уборные. Но кое-где поработал карандаш Корво: некоторые участки были заштрихованы, где-то добавлены новые пометки. Окна, запертые двери, «слепые» зоны, отсутствующий караул... На следующей странице обнаружились проведённые вдоль и поперёк чертежей линии, помеченные разнообразными временными интервалами. Может, патрули? Он явно придирчиво следил за стражей и их расписанием.
Она долистала до знакомых страниц: вот он, крик души об ужасающей трагедии южного крыла, состояние которого он, видимо, воспринял, как личное оскорбление. Джессамина не удержалась от улыбки, разбирая дотошные записи.
«Два стражника в южных доках. Должно быть шесть!»
На самом деле, смеяться особо нечему, поскольку вопрос действительно нешуточный. Но Джессамина невольно развеселилась, когда представила, как Корво, прячась в доках, сердито чёркает карандашом в уставе. Интересно, был ли он столь же педантичен, работая на Россини? Да, но... не стоит забывать, что при Россини он был ассасином. Мысль, что к убийству Корво может подходить с той же скрупулёзностью, что и к работе стража, несколько отрезвила Джессамину.
Следующая страница тоже перечисляла какие-то временные отрезки, и она, полагая, что это просто анализ чьего-то расписания, собиралась пролистнуть её. Но тут в глаза бросилась строчка «10:34 Она возвращается к себе».
Джессамина с лёгким содроганием поняла, что страничка целиком посвящена ей. «10:00 Чай с экономкой. Экономка удаляется наводить порядок в жилых комнатах. 10:48 Два часа на рабочем месте. Два стража у кабинета. 12:22 Ленч на балконе. Накрывает штатный слуга. 1:00 Встреча с командором. 2:00 Примерка бального платья (в личных апартаментах)»
Она вспомнила этот день, как раз незадолго до бала. С командором она тогда встретилась, чтобы окончательно утвердить список приглашённых.
Подобных страниц было несколько, в них в основном отмечались отклонения от её обычного расписания (которое, впрочем, тоже было тщательно занесено на бумагу). Джессамина почувствовала на щеках жаркий румянец. Нет ничего унизительного в том, что стража фиксирует её передвижения – это необходимо для её же безопасности. Но внимание Корво было более... интенсивным. Даже камеристка не знала, когда ожидать очередной незапланированной встречи или, вот, примерки платья.
А любопытно, с внезапным волнением подумалось ей, знает ли он, что сейчас она не спит?
Джессамина усилием воли подавила желание выглянуть за дверь или вниз с балкона и продолжила чтение.
Снова расписания. Пояснения. Иногда встречались записи на серконском, и почерк становился твёрже, плавнее: с родным языком на письме Корво обращался уверенней.
Странно, что читая эти записи, Джессамина слышала его в мыслях. Немой не издал при ней ни звука, так что о его голосе она не имела ни малейшего представления, но у неё в голове он был спокойный, уверенный и ясный. Он ассоциировался с манерой Корво держаться в её присутствии. Она вдруг с каким-то новым чувством припомнила его глаза, прямо и открыто встречающие её взгляд.
Иными словами, Джессамина отчётливо осознала: Серконос не мог сделать лучшего подарка, чтобы доказать свою верность Империи.
Джессамина провела увлекательное утро за чтением, перечитыванием и запоминанием избранных мест из записей Корво. Появившуюся камеристку она не замечала до тех пор, пока та не раздвинула шторы, впуская солнечный свет.
Одеваясь, она поинтересовалась и выяснила у Клары, что да, во дворце действительно шестьдесят четыре служанки, не считая лакеев и поваров (которых, как уже знала Джессамина, было двадцать и, соответственно, пять).
За завтраком она спросила у одного из часовых про запертую дверь в западном крыле, что вела в портретную галерею. Часовой объяснил, что это сделано для пущей безопасности – мол, так у потенциальных нападающих меньше шансов спрятаться или сбежать. Потягивая чая, Джессамина решила, что это всё довольно бессмысленно и что Корво бы с ней согласился.
Она почти дописала запрос командору Далену по поводу мер безопасности в многострадальном южном крыле, когда нанёс визит Хирам Берроуз. Джессамина не слишком удивилась явлению обычно неуловимого главы тайной канцелярии именно в день объявления лорда-защитника. И уж точно не обрадовалась. Она, разумеется, была очень признательна, что он не стал пропихивать собственных кандидатов через Тайный Совет, но лорд-разведчик, как правило, пользовался иными средствами для достижения целей. Он потихоньку приводил в движение некие события, постепенно захватывающие соседние ведомства, и так по нарастающей, причём до неё в этих случаях всё доходило чуть ли не в последнюю очередь.
Но при этом Хирам Берроуз прекрасно выполнял свою работу. Его подробные отчёты по вопросам национальной безопасности, равно как и предложения по внутренним делам отличались рациональностью... и, пожалуй, чрезмерной суровостью. Его озабоченность благоденствием гристольской власти граничила с паранойей (которая иной раз перерастала в поступки едва ли не антиправительственной направленности). Но Джессамина не могла отрицать его преданности стране. Для сердца Империи он был готов на всё, хотя судьба прочих Островов его не волновала. Пускай иметь с ним дело порой бывало невыносимо, но он верный слуга её королевству – это факт.
— Лорд-разведчик, - приветствовала его Джессамина, расслабляя руку с пером.
— Её Величество Колдуин, - отозвался он, отвешивая галантный поклон, прежде чем вытянуться во весь рост. – Надеюсь, день застал вас в добром здравии.
Судя по выражению лица, её здравие его не особо заботило. Он вообще считал любезности пустой и досадной тратой времени. Он сказал это лишь для того, чтобы обозначить цель своего присутствия.
— Да, всё в порядке, - кивнула она, поднимаясь из-за стола и кивая на бумаги. – Совет и двор функционируют прекрасно.
— Разумеется, всё благодаря... прогрессу в отношениях с Серконосом, - Берроуз наморщил нос и резким движением поправил манжету. Лицо его дёрнулось, когда он добавил. – Мои соболезнования.
— Благодарю.
Не слишком любезное напоминание. Но Джессамина успела смириться с всеобщим настойчивым желанием не дать ей забыть о потере лорда-защитника. Что скрывалось в тоне Берроуза, она тоже прекрасно поняла. Он ещё несколько месяцев назад протестовал против любых компромиссов с Серконосом. Он требовал, чтобы она уничтожила задержанные корабли, грабящие её китобойные суда. В назидание. Нельзя вступать в переговоры с пиратами, так он выразился.
Но он уступил ей, когда она всё-таки отправилась на Серконос. Потеря королевского защитника, конечно, стала весомой ложкой дёгтя, но Джессамина знала, что приняла тогда верное решение и при возможности повторила бы его.
— Я слышал, идёт поиск новых кандидатов, - как бы невзначай обронил Берроуз, стоя до агрессивности прямо.
Ещё бы он не слышал, подумала Джессамина и мысленно вздохнула. Должность главы тайной канцелярии предполагает чрезвычайно чувствительный слух. С другой стороны, Тайный Совет в этот раз был столь буен в обсуждениях, что прийти к нужным выводам не составило бы труда и менее осведомлённым особам. И он мог бы не напоминать, какой сегодня день.
— Возможно, - туманно ответила она. Вежливые полунамёки уже успели её утомить. Вне всяких сомнений, лорд-разведчик мог бы сказать то же самое и о себе. – Вы желаете предложить кого-нибудь из вашего департамента?
— Что вы, Ваше Величество! – фыркнул Берроуз и даже отмахнулся. Его острые хищные черты на миг окаменели, как бы от презрения. – Да, я, конечно, обдумывал возможность предложить вам собственных кандидатов. Нельзя отрицать их поразительную эффективность, когда речь заходит о безопасности... но они привыкли действовать под моим началом.
Опять же, Джессамина не особенно удивилась. Хирам Берроуз был избирателен в своих выступлениях за или против решений её правительства – и у него всегда имелись на то причины. И если он решил не предлагать ей своих подопечных, то текущие кандидаты либо его устраивали, либо просто не представляли для него интереса.
Лишнее доказательство, что сильнее всего выбор скажется на ней.
— Я уверен, что Её Величество остановит свой выбор на человеке, наиболее отвечающем её персональным предпочтениям, - промолвил он, закладывая руки за спину. – Ну а если безопасности Башни будет брошен вызов, вы всегда можете рассчитывать на меня и мой департамент. Вне зависимости от того, кто получит должность лорда-защитника.
Джессамина быстро кивнула. В этом она ни секунды не сомневалась. Берроуз относился к вопросам внутренней безопасности даже ревностнее лорда Эссена. Ей нередко приходилось напоминать ему, что сфера его компетенции – безопасность национальная. Но, хоть он зачастую перегибал палку, он искренне радел за королевство. Это вселяло некую уверенность...
Берроуз кивнул в ответ и вдруг достал из внутреннего кармана круто свёрнутый пергамент, и стало ясно, что явился он вовсе не для того, чтобы выразить ей свою поддержку.
— Сей документ, Ваше Величество, нуждается в вашем внимании.
Она приняла из его рук бумагу. Печати тайной канцелярии – и некоторых участников Тайного Совета.
— Этот билль составлен в связи с ситуацией, сложившейся в некоторых... неблагополучных районах города, - объяснил он и быстро добавил, заметив, как потемнело её лицо. – У нас имеются некоторые альтернативные идеи о том, как решить эту проблему прежде, чем она выйдет из-под контроля, - он прищурил холодные голубые глазки. – Нам ведь это не нужно.
Она пригладила сургуч на печати тайной канцелярии, сдерживая нетерпение.
— Петиция против бездействия власти в отношении нищеты.
«Бездействие»... Но она ведь действовала! Финансировала работные дома и благотворительные общества, чтобы помочь людям бороться с бедностью. Она мрачно припомнила встречу с лордом-казначеем. Наверняка не обошлось без него и чинуш, разобиженных сокращением жалований.
Расстроенная Джессамина обратила сердитый взгляд на лорда-разведчика, явно прекрасно осведомлённого о настроениях Совета.
— Я обязательно рассмотрю документ, как только возникнет такая необходимость, - взглядом указывая ему на дверь, сказала она.
— Значит, скоро, - отозвался Берроуз. Уголки его тонких губ опустились, а брови, напротив, взлетели. – Что ж, желаю вам всяческих успехов в текущих делах, госпожа. И заранее поздравляю нового лорда-защитника... кем бы он ни оказался.
Секретарь Кромвель изнывал.
Бирюзово-синяя лента, брошенная на плечо, дабы продемонстрировать его статус и должность при императрице, сползла на колени. Он с досадой прищёлкнул языком и, поспешно поправив синий шёлк, покосился на узкое, резко очерченное лицо Джессамины Колдуин. Та невозмутимо дожидалась, пока парламентский глашатай кончит зачитывать повестку дня.
Кромвель терпеть не мог сессии Парламента, предпочитая камерную, менее пафосную атмосферу заседаний Тайного Совета. Но он секретарь верховного правителя, и тут уж ничего не поделаешь. Иной раз высокий титул влёк за собой большие неудобства – вот как сейчас.
Последние два месяца стали для секретаря сущим кошмаром. Даже элементарные вопросы повергали Совет в истерику. Речь шла о людях, которые могли часами самозабвенно спорить о цвете портьер для торжественного приёма. Что уж говорить о выборе нового лорда-защитника.
Однако на сей раз он, в принципе, был с ними согласен. Всё ради благопристойности - и ради гвардии, которая пребывала в смиренном унынии от осознания своего бессилия пред лицом этой проблемы. Оглядев зал, он заметил у массивных дверей командора Далена с двумя стражниками. Тот выглядел крайне вымотанным и взволнованным, и Кромвель ничуть ему не позавидовал.
Сессия тянулась бесконечно, и на лицах советников брезжило тоскливое ожидание: заветное имя должно было прозвучать в самом конце. А пока они обсуждали вопросы вроде налогообложения в Дрисколе или экспортных пошлин. Но зал словно гудел от натянутых нервов и подавляемого нетерпения. Он заметил, что некоторые вытирали платочками взмокшие лбы и обменивались ободряющими кивками. Кромвель и сам схватился за лоб и помассировал переносицу, прежде чем сызнова поглядеть на императрицу.
Её изящная фигурка сохраняла полную неподвижность, светлые глаза иглой вонзились в глашатая. Она моргала спокойно, в такт дыханию, и на столе перед нею не лежало никаких бумаг.
Кромвелю чрезвычайно не понравился её взгляд.
Этот взгляд означал, что миру вот-вот будет явлен очередной пример типично колдуинского упрямства, качества, проявляющегося в Джессамине ярче и чаще, чем в её покойном отце.
Под этим взглядом Кромвелю вдруг очень захотелось вжаться в кресло.
Когда она встала, поднялись и все присутствующие, после чего вновь расселись по местам.
Её Величество излучала решительность. Казалось, её лицо высечено из самого белого, самого дорогого мрамора, а голос твёрд и отточен, словно резак в искуснейшей руке. Она обратилась к присутствующим, выразила признательность советникам. Особо благодарила командора Далена и его, Кромвеля, за помощь и исправное выполнение долга в нелёгкие дни траура и реорганизации. Она рассуждала о том, как важна для Империи поддержка союзников. Всё это было необходимой формальностью, но Кромвель с трудом сдерживался, чтобы не начать нервно барабанить пальцами по столу.
– В ходе рассмотрения кандидатур мы столкнулись с определёнными сложностями, поскольку появилась необходимость учесть некоторые характерные для этого поста особенности. Я не просто выбираю высокопоставленное должностное лицо, наделённое широкими полномочиями и ответственностью. Я включаю его в дворянский круг и в свою личную свиту, этот чрезвычайно узкий штат приближённых. Это не вопрос общенационального масштаба, но внутреннее дело. Даже в чём-то частное, если мы вспомним недавний серконский инцидент...
Кромвель наскоро обвёл взглядом лица чиновников. Те начинали недоумевать. Но он умел быстро расшифровывать эвфемизмы. Она собралась пренебречь их рекомендациями. Она только что объявила, что прибегнет к своим исключительным полномочиям, чтобы выбрать того, кого считает нужным, ибо должность лорда-защитника предполагала высокую степень близости к монарху.
Предполагала, в прошедшем времени, напомнил себе Кромвель. Да, во времена морлийских войн, когда учредили этот пост, лорд-защитник действительно должен был тенью следовать за правителем: человек, всецело, душой и телом преданный повелителю. Но таковы были особенности военного периода... И, действительно, высокое положение в обществе и внешний лоск не являлись обязательными атрибутами лорда-защитника во времена правления её отца-императора. Но в том-то и дело: то были иные времена, иное королевство. Процветающее королевство. Ныне в Гристоле всё иначе. Разумеется, она не может этого не понимать...
А та всё не умолкала, снова и снова заверяя советников в своей безмерной благодарности...
О нет. Ну конечно. Конечно, она собралась отдать пост Далену. В мыслях он уже слышал, как она произносит его имя. Кромвель метнул сердитый взгляд в окаменевшего на своей позиции у дверей командора. Наглый выскочка.
Ему хотелось схватиться за голову и застонать. И на что он только надеялся? Она ведь с самого начала, постоянно, неизменно и упорно возражала против каждого из кандидатов. Особенно рьяные протесты вызывал Тоддлин, их главная надежда и вдохновитель. Но нет, она сейчас возьмёт и объявит королевским защитникам отпрыска морлийской семьи, а им придётся расхлёбывать последствия. Потому что прекословить никто не осмелится.
– ...и я считаю себя вправе принимать решения, направленные на благоденствие моего королевства. Я желаю для своих подданных лишь наивысшей безопасности. Я желаю защитить не только свою жизнь и род, но и всё, что они символизируют для Гристоля…
Он попытался подсчитать, сколько у него времени, прежде чем сановники отловят его и примутся тыкать пальцами и исходить в его адрес ядом из-за неудачи с Тоддлином (и притоком финансов, который они бы заполучили, увенчайся их замысел успехом). Кое-кто уже начал бросать в его сторону недобрые взгляды. Что ж, он не мог сказать ничего плохого о Далене, как о командоре. И далеко не в первый раз Джессамина Колдуин отвергает советы своих министров.
С другой стороны, ещё ведь ничего не решено! Вдруг – чудо – и она объявит имя Тоддлина?
Кромвель и члены Парламента затаили дыхание, когда Её Величество вскинула подбородок и подняла голубые глаза.
– …и посему властью, данной мне, я присваиваю титул лорда-защитника... Корво Аттано.
На зал Парламента обрушилась потрясённая тишина.
Она затянулась на несколько мгновений, после чего люди начали переглядываться, перешёптываться и пожимать плечами. Эти вальяжные, сытые и элегантные мужчины недоумённо вертели головами и таращились по сторонам, словно ожидая, что неведомый господин Аттано вдруг объявится в зале.
Вместо готовой разразиться гневной бури воцарилось оторопелое изумление.
Лоб Кромвеля постепенно собрался озадаченными складками. Волнение и мрачные предчувствия полностью испарились, уступив тягостному замешательству.
Оторвавшись от созерцания зала и не замечая требовательных взглядов, он поднял голову и вопросительно воззрился на императрицу. Та, надо признать, тоже выглядела немного потрясённой собственными словами и, приоткрыв губы, молча глядела в пустоту. Но она очень быстро пришла в себя и расправила плечи:
– Официальная церемония состоится через три недели. Поручаю своему верному Совету и главе личной канцелярии Кромвелю должным образом подготовить сие столь нами ожидаемое мероприятие.
Шёпот постепенно перерос в смятенный гул. Присутствующие вполголоса обменивались вопросами. Кромвель чувствовал их нарастающее сердитое разочарование и – эмоцию, общую для всех – полнейшее недоумение.
– Господа! – её голос клинком пробился сквозь шум.
Глашатай отметил окончание сессии ударом молоточка по столу – сухой резкий звук прозвучал выстрелом, и все как по команде повскакивали со своих кресел. Но императрица, не дав никому шанса обратиться к ней за разъяснениями, со свойственной ей стремительной грацией уже покинула зал.
И унесла с собою ответ на главный вопрос.
Кто такой Корво Аттано?
________________________________________ А вот что случилось в промежутке между этой и следующей главой
Минус 14 снаружи, снег, красотища. Грех такой погоде пропадать. Уговорила-таки комп запустить Фаренгейт, всю ночь играла, потом весь день рисовала скетчи. Заодно вспомнила, что я нежно люблю этого лопуха.