Глава 20.
Первая Фуга (часть 2)
Она не думала, что бутон настолько хрупок, пока тот не рассыпался под прикосновением пальцев.
Увядающие, как бы тронутые ржавчиной, лепестки легли на кожаную перчатку, точно капли крови.
Джессамина поспешно прогнала образ, роняя погибшую розу в траву.
– Ваше Величество?
Она слегка тряхнула головой, очнувшись от задумчивости, и быстро переспросила, не глядя на Кромвеля:
– Что вы сказали, господин секретарь?
– Китобойная фабрика, госпожа.
Джессамина, пытаясь по ответу вспомнить, о чём шла речь, прошла по газону к очередному ряду розовых кустов и схватила в горсть сразу несколько веток, усыпанных белыми розами.
Резиденция Колдуинов в Поттерстеде располагалась у скалистого побережья, открытая свежему морскому ветру и солнечному свету. И хотя надвигалась зима, сегодняшнее утро выдалось тёплым и ясным.
Джессамина не могла не воспользоваться такой возможностью и решила посвятить погожий денёк розарию. За огромным садом, разумеется, тщательно ухаживали, но приближающиеся холода и снег быстро убьют цветы.
Это была своего рода праздничная традиция. По приближению Фуги все розы – последний дар уходящего года – срезали и украшали ими особняк в ознаменование года наступающего. Обычай завела мать, и Джессамине было этого достаточно, чтобы считать ритуал достойным продолжения.
Осторожно орудуя тяжёлыми садовыми ножницами, она состригла засыхающие листья, а затем и перерезала толстый стебель белой розы. Добытый таким образом цветок она присовокупила к внушительной охапке, которую держал послушно следующий за ней по пятам лорд-защитник.
Он безропотно позволил нагрузить себя постепенно увеличивающимся букетом и не возражал, когда она продолжила срезать всё новые и новые цветы.
Где-то позади них волочился Кромвель, отягощённый второй партией роз.
– Новая китобойная фабрика, – уточнил он ей вслед, в надежде, что во второй раз она его услышит.
– У нас их с лихвой по всему побережью, - возразила Джессамина, покачав головой.
– Да, но эта - гораздо больше. И финансируется государством.
Джессамина обернулась к нему. Тот, с трудом удерживая свою ношу, морщился от лезущих в лицо веточек подмаренника.
– Серконос уже эксплуатирует собственные китобойные маршруты, – засомневалась она. – И в Гристоле достаточно много действующих предприятий. Хватит ли... самих китов?
– Вполне! - заверил Кромвель. - Большинство фабрик не справляется с объёмами, потому что китов получают больше, чем успевают произвести ворвани. Я очень тщательно исследовал этот промысел, а в стране множество новых коммерсантов, которые пытаются управлять фабриками, не имея базовых экономических знаний. Дело чрезвычайно прибыльное, главное, правильная организация.
– И вы предлагаете построить и спонсировать новое предприятие?
– Да, составим законопроект...
– Государственная... китобойня? - задумчиво проговорила Джессамина, не сразу донеся очередную розу до букета Корво.
– Именно так, Ваше Величество. Видите ли, для такого крупного начинания потребуется рабочая сила.
И Кромвель, гордый своим тонким намёком, попытался улыбнуться, но вместо этого чихнул.
Мысль, впрочем, была здравая, и Джессамина милостиво покивала:
– Работа... и прибыль.
Кромвель поддержал:
– Да, и мы можем ввести ограничения на классовую принадлежность претендентов, чтобы работу гарантированно получили те, кто действительно в ней нуждается – люди из неблагополучных районов.
– Я не позволю использовать их, как дешёвую рабочую силу.
– Само собой, внедрим минимальные стандартные ставки заработной платы. Поскольку строительство будет финансироваться прямиком из казны, прибыль от реализации ворвани будет использована для выплат и погашения кредитов. И таким образом мы...
– Помогаем людям и укрепляем экономику, - Джессамина улыбнулась главе личной канцелярии. - А вы времени не теряли, лорд Кромвель.
– Нынче Фуга, но кто-то ведь должен и по праздникам работать, госпожа.
Та рассмеялась и перевела взгляд на Корво, который внимательно прислушивался к беседе.
– Тут вы с Корво похожи.
Кромвель поглядел на немого. Солнце припекало, так что тот давно сбросил тяжёлый форменный плащ, оставшись в лёгкой бордовой рубашке с закатанными до локтей рукавами. Его длинные волосы были собраны на затылке в небрежный хвост. И хотя меч и пистолет по-прежнему оставались при нём, лорд-защитник со снопом осенних роз в руках едва ли производил грозное впечатление.
– Смотрите не перетрудитесь, - съехидничал Кромвель.
Корво, лишённый возможности ответить, опасно прищурился.
– Мне нравится ваше предложение, - вмешалась Джессамина. - Приступайте к составлению законопроекта. Чем раньше я представлю его Парламенту, тем быстрее смогу застопорить проект Берроуза. Я знаю, правительству куда больше по вкусу придётся прибыль от новой китобойни, нежели хирамовы нотации.
– Вот и я так подумал. Кстати, раз уж речь зашла. Я тут привёз... - очень непросто лезть в карман, сражаясь с розовыми шипами, вцепившимися в рукав, и с тюльпанами, так и норовящими выскользнуть из-под локтя, но усилия Кромвеля увенчались успехом, и он показал императрице маленький конверт. - Новости от лорда-разведчика по делу Канавана...
Он почти пожалел, что поднял эту тему. Госпожа застыла, выпрямив спину и не донеся ножницы до стебля. Корво тоже ощутимо помрачнел и стиснул зубы.
До чего неуместно прозвучало имя Канавана в солнечном свете Поттерстеда! Императрица и лорд-защитник держались друг с другом так мирно и расслабленно... Кромвель не мог не заметить, насколько страшные события укрепили их взаимное доверие и дружбу. А теперь он невольно напомнил им, что стало первопричиной постоянного присутствия телохранителя...
Он судорожно сглотнул.
Конверт у него забрал Корво, с завидной лёгкостью удерживая охапку роз одной рукой.
Джессамина, вместо того, чтобы одёрнуть серконца, занялась избежавшими секатора бутонами, легко покачивающимися на ветру.
– Глава тайной канцелярии отыскал виновника. Это судья восточного округа, лорд Эррол. Его немедленно арестовали. В отчёте сказано, что в его поместье обнаружились доказательства предательства и связей с Морли, - объяснил Кромвель, предвосхищая вопросы Корво.
Тот сделал какой-то жест.
– Да, уже мёртв, - неохотно признал Кромвель. - Казнён по приказу лорда-разведчика во время допроса.
Джессамина устремилась к следующему ряду кустов. Оба её спутника молча отправились следом.
Значит, лорд Эррол. Она помнила его: пожилой, сдержанный, с запавшими глазами и зачёсанными набок непослушными седыми волосами. Ей несколько раз довелось пообщаться с ним, и в этих редких беседах он держался неизменно вежливо - стремительные поклоны, сердечные кивки... В Парламенте он иногда голосовал против её предложений, иногда - за. Приличный человек. Служил ещё при отце.
Ей бы и в голову не пришло, что он затаил к ней ненависть.
С трудом верится. Во время парламентских прений он никогда открыто не критиковал её, не проявлял особой резкости... Просто держался тихо.
И хотя ей не нравились агрессивные методы добывания информации, коих придерживался глава тайной канцелярии, в верности Берроуза Гристолю она не сомневалась. Он резок, нетерпим и даже безжалостен к тем, кто ниже его рангом, но без причин арестовывать высокопоставленную особу... Только для допроса с последующей казнью... Так что, скорее всего, это правда. Берроуз никогда не пошёл бы на придание огласке столь вопиющего факта, не будь у него достаточных оснований.
Она верила выводам Берроуза, но лорд Эррол не производил впечатление человека, способного устроить покушение на главу государства.
А с другой стороны, ну насколько хорошо она может знать своих подданных? Видеть, что скрывается за фасадом показной вежливости и тонких манипуляций, без которых немыслима придворная жизнь? Можно ли доверять тем, кто никогда не отважится показать своей королеве истинное лицо?
Джессамина подозревала, что нет, скорее всего, нельзя.
Она наткнулась взглядом на своего лорда-защитника, который спокойно наблюдал за ней, и ей стало чуть светлее на душе.
Вот Корво доверять можно. Его она знает.
Но тут Джессамина нахмурилась. Не слишком ли самонадеянно? Ведь, по сути, это неправда. Есть столько вещей, которых она о нём не знает. Столько всего, о чём она никогда не спрашивала и, с точки зрения приличий, спрашивать не должна.
Что ж, Эррол - виновник происшествия - теперь мёртв. Она верила выводам Берроуза.
– Ну, вот и всё, - сказала она. Тихая фраза, обращённая не к секретарю, а к лорду-защитнику.
Ей показалось, что в его глазах тоже отразилось облегчение. Больше никаких подозрений. Никакой напряжённости. Во всяком случае, пока.
Когда он забирал у неё из рук свежесрезанные розы, их пальцы легонько соприкоснулись, и Джессамина поклялась себе, что обязательно узнает о нём как можно больше – всё, что он пожелает ей открыть.
Когда секретарь удалился, а слуги благополучно занялись цветочным урожаем, Джессамина расположилась на террасе за чашкой чая.
Отсюда удобно было любоваться океаном, с его живописными утёсами и каменистым побережьем, простирающемся за декоративными ландшафтами садов.
Когда-то, юная и свободная, она гуляла по берегу, играя с морской пеной или, иногда, с отцом. Сильно ли изменилось побережье с тех пор? Или маленький грот с другой стороны утёса по-прежнему наполняется водой во время приливов, становясь ловушкой для рыбёшек? Джессамина грустно улыбнулась, вспоминая, как в детстве таскала из кухни стеклянные банки, чтобы отлавливать рыбу и возвращать её обратно в океан. Времена были проще. Решения тоже.
Ранее она изрядно озадачила весь персонал Убежища, объявив, что ужинать намеревается наедине с лордом-защитником. Корво тоже показался ей несколько ошарашенным, хотя она не поняла, почему. Всё равно они практически не расставались. Кому, как не ему составить ей компанию на праздники?
Объявив о своём решении, она отпустила Корво под предлогом, что ему нужно немного свободного времени, чтобы подготовиться к ужину. Впрочем, убедить его в этом оказалось не так-то просто. В сумрачных глазах читался отчётливый протест, руки неуверенно поднялись в воздух ‒ он был достаточно послушен, чтобы покориться её воле, и достаточно упрям, чтобы поколебаться.
Джессамина сомневалась, что он ушёл дальше коридора. Это, конечно, утомляет, но и успокаивает тоже.
Нынешний визит в Поттерстед обещал стать самым приятным за всё время после смерти отца.
Обычно она проводила время в одиночестве: прогуливалась, ездила верхом и работала, невзирая на так называемые каникулы. В этот раз прогулки пешком и верхом, разумеется, никуда не делись, но теперь у неё был собеседник. Эта перемена оказалась ей по вкусу.
И далеко не в первый раз Джессамина задумалась, не выходят ли их отношения за рамки приличий. Корво её телохранитель, но... временами у неё складывалось впечатление, что она держится в его присутствии слишком расслабленно. Слишком раскрепощённо.
И, пожалуй, это впечатление правдиво.
Но некому поставить её на место.
В дверь, уводящую с террасы, постучали, и Джессамина была почти уверена, что сейчас вернётся Корво с этим его потерянным лицом и тревожным взглядом.
– А, Клара, - кивнула она камеристке, которая присела в реверансе, прежде чем войти на обдуваемую ветром террасу.
– Прошу прощения, Ваше Величество, но вам письмо от королевского лекаря.
Джессамина изумлённо вскинула брови.
– От... лекаря? Вот уж не ожидала, - отозвалась она, поднимаясь и протягивая руку за посланием.
Антон Соколов, которого она знала с раннего детства, особой обходительностью не отличался. С ней он держался без обиняков, прямолинейно и подчас даже вызывающе - но гениям и не такое прощается. К тому же, он тивианец, а тивианцы вообще не слишком терпеливые люди.
По натуре своей скрытный, он предпочитал едва ли не отшельнический образ жизни. Даже будучи одним из её приближённых и весьма важной особой при дворе, он очень ценил уединение своего дома, расположенного за Колдуинским Мостом. Большую часть времени он посвящал работе в Академии. Джессамина столь высоко ценила его заслуги перед короной, что старалась закрывать глаза на его личные проекты.
И, кстати о личных проектах, разве он не должен быть в Пандиссии? Но письмо...
– Как он очутился в Тивии? - вопросила она вслух, словно Клара могла быть в курсе тайн доктора.
«…экскурсию по материку пришлось по ряду причин прервать и отправиться на родину. Меня подбросили до треклятой Мейи (та ещё дыра!), оттуда отправляюсь в Тамарак. Надеюсь, что не надолго: перспектива застрять тут ещё на пару лет меня совершенно не прельщает. Принимающий меня граф намерен выслать дипломатов для организации встречи. Будет ухлёстывать за вами, готовьтесь. Ожидайте моего возвращения в месяц дождей. И, ваше величество, пришлите за мной корабли, а то мне придётся брать взаймы тивианские. Соколов».
Джессамина не знала, сердиться ей или смеяться, и решила удовлетвориться чем-то средним. Да уж, совсем не поздравительная открытка.
– И куда же делись корабли, на которых вы отправились в экспедицию, любезный друг Соколов? - пробормотала она, задумчиво встряхивая послание. Доктор, как всегда, резок и явно опечален необходимостью пользоваться услугами соотечественников, которых он терпеть не может. Хотя, к гристольцам он тоже тёплых чувств не питает.
«Принимающий меня граф…» Какой именно граф? Вот же любитель опускать значимые подробности.
– Было только это письмо? - спросила она. Клара кивнула.
– Да, мадам.
Сдавшись, Джессамина сложила письмо и отошла к перилам. Солнце уже медленно клонилось к горизонту.
– Кажется, в новом году приедут погостить тивианцы.
– Как вы сказали, мадам?
– Нет-нет, не важно, - отмахнулась Джессамина, разглядывая сверкающий океан. Вот и последний закат года.
В городке Поттерстеде уже наверняка зажигаются огни, и народ собирается на маленькой площади. Над узкими, брусчаткой выложенными улочками разливается беззаботная музыка, пабы полны, люди смеются, попивая эль.
Джессамине до сих пор не случалось испытать на себе Фугу во всём её разнузданном буйстве, но в столице размах гуляний ощущался даже в отделённой Ренхевеном от города Башне: стоя у окон, она могла отчётливо слышать гомон толпы и видеть мириады огней.
Поттерстед, конечно, не Дануолл, но...
Она обернулась к Кларе, которая уже убирала поднос и остывший чай со столика.
– Клара?
Камеристка немедленно выпрямилась и мимолётно подняла глаза, показывая, что слушает.
– Да, госпожа?
– Оправьтесь в город и передайте письмо Соколова лорду Кромвелю, ‒ возвращая послание, распорядилась Джессамина.
Клара медленно и нерешительно приняла конверт.
– Кромвель остаётся в городе до утра, после чего собирается вернуться в Дануолл. Хочу, чтобы он поставил всех в известность.
– Да, но что...
– Затем вы свободны, покуда не прозвучат колокола Аббатства, ‒ закончила Джессамина, не давая ей договорить.
Клара не выглядела обрадованной. Джессамина хорошо знала свою камеристку – она из тех, кто изнывает от беспокойства в отсутствие привычной работы. Но Клара так же ни за что не посмеет возражать.
Камеристка медленно присела в глубоком реверансе.
‒ С-спасибо вам, госпожа.
‒ Это всё, Клара. Приятного вам вечера, ‒ улыбнулась Джессамина, кивая на прощание.
Слушая её удаляющиеся шаги, она смотрела, как солнце льнёт к горизонту, а облака окрашиваются густым багрянцем.
Чтобы заманить Корво за праздничный стол, пришлось прибегнуть к увещеваниям (и к хитрости в виде стакана виски).
Обнаружив, что слуги накрывают ужин в парадной столовой, она немедленно приказала перенести всё в небольшой зал, примыкающий к её спальне. В столовой слишком просторно для двоих, объяснила она.
Затем она распустила почти весь персонал особняка.
Отец всегда поступал так же – и по какой-то причине все каждый раз удивлялись. «Они имеют право наслаждаться праздником», - говаривал Юхорн Колдуин. – «Равно как и я. Подальше от тех, кто намерен сделать меня частью торжества».
То же самое Джессамина повторила лорду-защитнику, когда тот попытался её остановить.
Но, кажется, отсутствие посторонних глаз и стало основной причиной, по которой он всё-таки посмел сесть напротив неё за небольшим столом и разделить с нею ужин.
Как бы то ни было, в комнате гораздо уютнее, когда он не рыщет по углам, исполненный сознанием долга.
В этом году повара себя превзошли. Каждое блюдо, украшенное по сезону, было произведением искусства: свежайшие фрукты, нежное мясо, тушёные овощи и тёплый хлеб. Наблюдать за Корво было сплошным удовольствием: он очень прилежно старался соблюдать правила столового этикета, сосредоточенно насупившись, медленно и осторожно тянулся за тарелками и совсем по-ребячьи раньше положенного приступил десерту. Джессамина удержалась и не стала поддразнивать его, даже когда он взял третью добавку.
Они ели в приятной необременительной тишине, наполненной пляшущими тенями и тонкими ароматами еды и роз.
Джессамина поддерживала одностороннюю беседу: тихо делилась воспоминаниями о прошлых пирах в компании отца, рассказывала, как по-разному жители Поттерстеда и Дануолла празднуют Фугу.
Когда всплыла тема менее безобидных атрибутов праздника Корво, наконец, заговорил.
«Их не ловят?»
Джессамина поколебалась под его чуть насмешливым взглядом.
– Нет, только не в «пустое время». Такова традиция, - как можно беззаботней, чтобы не тревожить его зря, пояснила она.
«Убийство?»
– Такое не приветствуется, – попыталась отмахнуться она. – Не то, что бы Аббатство намеренно подавало людям дурные идеи... Наоборот, вчера на службе прихожан предостерегали от соблазнов Фуги, говорили, что у поступков будут последствия, пусть закон и закрывает на них глаза.
Корво отложил вилку, чтобы легче было выразить смятение и неудовольствие.
«В честь праздника людям позволяют убивать и воровать?»
– Нет же, не в честь праздника. Просто это время свободы. Очищение без участия Аббатства и власти. Время, когда можно помочь себе... усмирить... влечение к греху.
Объяснение даже для неё прозвучало достаточно путанно и мало убедило скептически прищурившегося Корво, так что она продолжала:
– Аббатство налагает множество жёстких правил и ограничений на каждый аспект человеческой жизни, но даже они понимают необходимость... ну, назовём это разрядкой. Время, когда дозволено безнаказанно грешить, чтобы не грешить после, - ей вдруг пришло в голову, что сама она ни разу не воспользовалась такой возможностью. – Из-за вещей, которые сопутствуют соблазнам, и из-за того, что всенародные гуляния в любом случае приходятся на конец сезона, так сложилось, что Фуга стала скорее торжеством греха, нежели очищения.
Корво ничего не ответил, только как-то странно вздохнул и потянулся за графином.
– Разве на Серконосе иначе? – полюбопытствовала Джессамина.
Он глянул на неё, наливая виски в стакан.
– Ведь там уже столько убийств... и грехов. Наверняка люди не гнушаются ими и в дни вне календаря?
Корво ответил серией разнообразных жестов прежде, чем приняться за наполненный стакан.
«У нас это просто карнавал. Люди пьют, танцуют, убивают. Но если ты попался, то всё равно накажут».
– Не думаю, что там попадется так уж много народу, – улыбнулась Джессамина.
Уголки губ Корво лишь слегка приподнялись, когда он поднёс стакан ко рту.
– Значит, вы танцуете, серконец?
Фраза ввергла Корво в неподвижность и стёрла наметившуюся полуулыбку. Он так и замер со стаканом в руке.
– Вы наверняка слышали, что рассказывают про ваши танцы, - негромко рассмеялась она и одарила его взглядом, яснее ясного говорящим: она готова ждать ответа, сколько потребуется.
Он нервно отвёл глаза, и она могла бы поклясться, что слышит, как он одним глотком проглотил весь набранный в рот виски. По правде говоря, у неё и в мыслях не было подначивать его, но она ничуть об этом не пожалела, приметив лёгкий румянец на смуглых щеках.
Его руки двигались чуть менее плавно, чем обычно.
«Нет. Я не танцую».
– Почему?
Корво недовольно поморщился, явно не желая развивать поднятую тему. Джессамина пришла в восторг: ей редко доводилось видеть столь выразительную мимику на его сдержанном лице.
«Висельников не учат танцевать».
Джессамина фыркнула:
– Но было же у вас свободное время, чтобы заниматься чем-нибудь, кроме... – тут она неловко умолкла, но Корво был достаточно великодушен, чтобы проигнорировать подтекст.
«Я не танцевал!» - настаивал он, дважды повторив жест для вящей убедительности.
Джессамина усмехнулась и кивнула, показывая, что больше не собирается его мучить.
– Раз так, считайте, что вам повезло оказаться в Гристоле. Здесь если и танцуют, то что-нибудь очень бальное и церемонное. Вальсы, в основном.
«Но не сегодня».
Джессамина ухмыльнулась в ответ на его лукавую улыбку.
– Это точно, не сегодня.
Остаток вечера проходил примерно в таком же ключе. Она расспрашивала его о традициях и обычаях Серконоса, Корво просвещал её, задавал встречные вопросы и не уставал поражаться гристольским порядкам. И хотя они затронули отдельные чувствительные темы, задувавший в открытые окна морской бриз остужал полемический пыл. Корво учил её незнакомым жестам, Джессамина смеялась, и в конце концов пришло время прощаться. Глядя на его скромный поклон и безмолвное «Ваше Величество» (два пальца, подцепив сердце, перекладывают его в карман), Джессамина почти пожалела, что так и не настояла на танце. Ни одна душа во всей огромной Империи не узнала бы. И никаких последствий...
Но даже с распахнутыми окнами музыка с городской площади всё равно не достигала этого отдалённого зала.
От прикосновения холодного воздуха по мокрой коже побежали мурашки, и она, поспешно опустив бокал с вином на мраморный пол, вернула руку в тепло наполненной ванны.
Сделав глоток, она расслабленно вздохнула и откинулась назад.
Разум блаженно молчал, ярко горели расставленные вокруг ванны масляные фонарики, и Джессамина прикрыла веки.
Тишину нарушал единственный звук: капанье воды из крана. Мерно падающие капли тревожили поверхность воды над её телом и слегка, на грани осязаемости, щекотали кожу.
Это было странное, двухтактное вторжение в её одиночество.
Убежище пустовало. В особняке оставались лишь горстка стражей да пара слуг, необходимый минимум, чтобы защищать её и поддерживать порядок. Чудесно это сознавать: ей редко удавалось освободиться от услужливой молчаливой толпы, которая не то, что бы заполняла собой одиночество, но и не оставляла в покое.
Зато сейчас... камеристка уехала в город, лорд-защитник ушёл к себе...
Она сделала несколько глубоких вдохов. Алкоголь согрел и расслабил её, смягчив даже самые глубокие, неусыпные тревоги о долге и работе, но теперь, когда рядом не было Корво, когда не нужно было всматриваться в его быстрые жесты и тёмные глаза, гнетущие мысли начали возвращаться.
Джессамина шевельнулась, чтобы отогнать их, отвлекаясь на движение воды, скользнувшей по телу и ударившейся о бортики ванны.
До чего приятно остаться без непрестанной опеки, при всём её хорошем отношении к Кларе. Джессамина с готовностью воспользовалась её отсутствием и сама набрала ванну, едва распрощавшись с Корво.
Пришла мимолётная мысль: не очищает ли там Клара себя от греховных помыслов на год вперёд?
Вот ей такого не дано...
Джессамина нахмурилась.
Наверное, это осознание крепло весь сегодняшний день, и его лишь подстегнули мысли о далёких празднествах и вопросы Корво. Осознание, что она отрешена от того, чем так искренне наслаждаются её люди.
Отчего же она не с ними, не очищается от грехов?
«Но в чём повинна императрица?» - спросила она сама себя.
Надо подумать.
Блуждающий взгляд, беспокойные руки, лживый язык...
Нет. Она не завидует, не крадёт и не лжёт. Не потому, что она на это не способна. Она свободна от необходимости так поступать.
Ей просто нечем прельщаться.
Даже если она нарядится, наденет маску и сбежит в город, то в итоге просто зря потратит время.
Можно, конечно, напиться допьяна. Или с криками до изнеможения биться в плясках.
Джессамина усмехнулась, прекрасно сознавая, что до такого вряд ли дойдёт.
Быть может, она дала бы волю вожделению? Хватала бы за руки мужчин, кружилась под пиликанье скрипок, прижималась к чужому телу?..
Она скользнула вниз, спрятав смущённую улыбку под водой – от движения длинные распущенные волосы колыхнулись вдоль тела, легко касаясь кожи. Вместо того, чтобы прислушаться к рассудку, заметившему, что она ведёт себя глупо, Джессамина обратилась к воображению. Она представила незнакомые руки, сжимающие в танце её талию. Склонённое к ней мужское лицо. Прикосновение щеки к щеке: так на балах мужья иногда прижимали к себе жён во время медленных вальсов.
Она представила чужое жаркое дыхание у своего уха. Представила, как, позабыв приличия, хохочет и хватает незнакомца за лацканы. И целует его, как положено в Фугу – бессмысленно, безумно, в полные губы, длинный нос, тёмные глаза...
Джессамина распахнула глаза и, цепляясь за фарфоровые бортики, села и уставилась на противоположную стену неподвижным взором.
Вода из крана капала в такт сердцу, которое тяжёло и гулко колотилось о рёбра.
Нет.
Это было всё, о чём она могла в тот момент думать, поспешно изгоняя из головы нафантазированные образы.
Праздник Фуги не для неё. И она бы никогда... только не с...
Она стремительно соскользнула вниз, с открытыми глазами нырнув под воду, тяжело заполоскавшуюся в ванне от её внезапного погружения. Уши заложило, шок от быстрого движения сковал тело.
Вынырнув, она несколько раз вдохнула и выдохнула.
Через несколько дней, да, через несколько дней она вернётся в Дануолл и займётся финансовыми реестрами. Законопроект Кромвеля нужно во что бы то ни стало провести через Парламент, собрать сторонников. Чем больше их – тем больше денег.
Необходимо заставить этот закон работать – не то Берроуз начнёт депортацию малоимущих. Она не позволит обращаться с людьми, как с неодушевлёнными предметами. И если придётся подкупить пару-другую судей – что ж, да будет так.
Джессамина закрыла глаза, прислушиваясь к размеренному капанию.
Надо будет тщательно распланировать строительство новой фабрики. Найти управляющего.
Масло в светильниках постепенно выгорало, свет мерк, привычные мысли текли мирно и неторопливо. Успокоившаяся Джессамина, сонно моргая, медленно погладила водную поверхность кончиками пальцев, притворяясь, что это стекло. Пора бы уже вылезать и идти спать. Скоро, уже скоро звон колоколов приведёт новый год...
Она сделала глубокий вдох и снова окунулась, на сей раз медленно. Она зажмурилась, чувствуя, как вода наполняет уши, тяжестью ложится на плечи и голову, вытягивает их неё последнее напряжение. Волосы плыли призрачным дымчатым саваном. Джессамина заставила себя ни о чём не думать.
Звук падающих капель здесь слышался совершенно иначе: он был ритмичным, отчётливо громким, как тиканье исполинских часов, с отзвуком фарфорового эха.
И другой звук... ноющий, резкий, металлический... Быть может, из канализационной трубы?
Она прислушалась, несмотря на растущую тяжесть в лишённых воздуха лёгких.
Странный шум некоторое время рос, достиг отдалённого крещендо и заглох. Затем повторился: звон камертона или гудок далёкого корабля.
И он стал... ощутимо громче. Свербящий вой внезапной болью отдался в ушах, и Джессамина, дёрнувшись, подняла руку, чтобы уцепиться за бортик, вынырнуть и посмотреть, в чём дело.
Но она не смогла дотянуться до поверхности.
В тревоге распахнув глаза, она обнаружила, что вокруг неё густеет чернильная тьма, с едва заметными пятнами света далёких тусклых ламп.
Звук достиг таких высот, что тряс её тело, рвал барабанные перепонки, всверливался прямо в мозг. Она закричала, заметалась, и вода хлынула в рот...
Почему так громко?! Оно словно туманная сирена, словно кит...
Она снова попыталась завопить, беспомощно барахтаясь в бескрайнем океане. Океан запечатал горло, потащил вниз, и во вспышке паники она осознала: это смерть.
И опять закричала, почувствовав пристальный взгляд мёртвых белесых глаз Галлуса Канавана.
Она умирает, она...
Что-то чёрное потянулось к ней, обхватило и выдернуло на поверхность. Она ударилась о воздух, как об стену, отчаянно пытаясь одновременно дышать, кашлять и избавиться от наполнившей лёгкие воды.
Свет обжёг глаза, холод впился в каждый дюйм кожи, пронзив до самых костей. Джессамина, вырываясь из лихорадочного кошмара, билась, как в тенетах, но что-то тяжёлое навалилось на неё, пригвождая к...
– Кор… во?
В поле зрения возникло его лицо, так внезапно, что Джессамина онемела, поймав взгляд тёмных глаз.
И в этих глазах застыли ужас и непонимание.
«Джессамина!»
То, что его воображаемый голос зовёт её по имени, настолько ошеломило её, что она прекратила вырываться и застыла, мокрая и продрогшая, в его объятиях.
Он бил себя большим и указательным пальцами о грудную клетку, приоткрыв рот, точно в крике.
«Джессамина! Джессамина!»
Этот жест... начало её титула, его приветствия, его салюта. Два пальца у сердца - но на этом жест обрывался, и пальцы снова и снова ударялись о грудь. Она поняла, что означает эта отчаянная настойчивость. Он пытался быстро позвать её, привлечь её внимание, но... это оно. Так выглядит её имя.
«Джессамина!»
– Корво! - снова попыталась она, трясясь. - Я...
Он держал её, нагую и замёрзшую, и вода медленно просачивалась сквозь плотные слои его мундира. Джессамина ощущала впившиеся в рёбра пуговицы его жилета, прилипшую к бедру полу тяжёлого кожаного плаща. Её охватил жгучий унизительный стыд. Только что она слышала оглушающий вой в ушах и барахталась в пустоте, но теперь лежит на мраморном полу на коленях у лорда-защитника. Как сумасшедшая.
– Я... я упала...
Тёмные глаза лихорадочно обшаривали её лицо, как бы в поисках объяснения, которого у неё не было. Когда он увидел, что и она понимает не больше его, смятение в них лишь усилилась.
Одной рукой удерживая её голову на сгибе локтя, он попытался прожестикулировать что-то другой: слишком быстро, слишком размашисто, слишком сложно. Она не поняла и не ответила. Но не протестовала, когда он, взяв её на руки, поднялся с пола: он хотя бы выглядел решительно и, несомненно, куда лучше владел ситуацией.
Корво понёс её к двери, ступая по лужам и битому стеклу, громко хрустнувшему под каблуками. Отстранённо глянув вниз, Джессамина заметила осколки бокала и пролитое красное вино. Наверное, он разбил его, ворвавшись в ванную...
Она прижалась лбом к изгибу его плеча, в жалкой попытке прикрыть наготу руками, пока он нёс её в спальню.
Там он посадил её на краешек кровати, старательно отворачиваясь в сторону. В этом было столько уважения и деликатности, что Джессамина невольно ощутила слабое тепло, шевельнувшееся где-то в глубине души. Но она сжалась на мокрых шёлковых простынях беспомощная и несчастная, и не находила в себе сил его выразить.
Корво спешно пересёк комнату, на ходу сдирая с себя тяжёлую промокшую шинель и бросая её на пол. Он с шумом открыл стоящий у входа в ванную сундук с бельём, вываливая наружу всё его содержимое.
Вернулся он к ней по-прежнему насупленный и взволнованный, с охапкой льняных простыней и полотенец. Ими он и окутал её. Окружил со всех сторон, поддёргивая ткань то тут, то там, чтобы высушить её, прикрыть, согреть. Джессамина натянула простыню на плечи, не в силах заставить себя взглянуть ему в лицо:
‒ Спасибо... спасибо... нет... я...
Корво опустился перед ней на колени. Он нашарил ещё одно полотенце, обернул им ноги Джессамины и прижал к себе, словно это помогло бы ей высохнуть быстрее. Она поджала ноги и покрепче вцепилась в ткань, собранную на груди.
‒ Спасибо... Всё, Корво, прекрати.
Тогда он замер, посмотрев ей в глаза.
И она замерла.
И они молча смотрели друг на друга, пока ужас и унижение не сделали тишину невыносимой, вынудив её открыть рот:
‒ Я... я не знаю, что случилось... я заснула...
Корво поднял руки и, не отрывая от неё серьёзного взгляда, с чеканной медлительностью сказал:
«Ты тонула».
‒ Да нет же... я не могла...
Корво только покачал головой, тихо, прерывисто выдохнув.
‒ Я правда... я не знаю, что произошло, - окружающий мир потерял чёткость: то на глаза навернулись слёзы от отчаяния и абсурдности всего происходящего. – Мне кажется, я заснула и...
Корво мягко взял её за руку, другой коснулся своего сердца.
«Джессамина».
Она замолчала, глотая слёзы и пытаясь подавить истерику.
«Ты в порядке?»
Она внимательно вслушалась в себя. Как ни странно, холодный рассудок вернулся. И она могла дышать, видеть, слышать... Неужели всё дело в переизбытке усталости и алкоголя? Её рассеянный ум помрачился от переутомления. Очень похоже на правду.
Джессамина вдохнула, выдохнула – и Корво терпеливо ждал. Наконец, она кивнула:
‒ Да. Я думаю, что в порядке.
Он тоже медленно кивнул.
‒ Но я не знаю, что...
Корво прижал палец к губам и прищурился. Его жесты были нарочито медлительными, но ей пришлось приложить усилия, чтобы оторвать взгляд от сочувственного лица и следить за руками.
«Фуга продолжается».
Джессамина непонимающе сдвинула брови. Он, медленно выводя знаки, объяснил:
«Можно не говорить об этом».
Осознав, что он имеет в виду, она ощутила прилив невероятного облегчения. Её плечи опустились – капли с волос покатились по коже ледяными струйками. Тошнотворная тяжесть, засевшая внутри, грозила вылиться слезами, но она удержала их волевым усилием.
И всё-таки, ей было важно, чтобы он понял: это не то, чем может показаться.
‒ Корво... Я вовсе не пыталась... ничего такого...
«Знаю».
Он неподвижно сидел у её ног и всё смотрел на неё, пока она медленно сохла в льняном коконе.
Сложно было сказать, сколько времени они провели так, безмолвствуя и одинаково растерянно глядя друг на друга, но Джессамина поняла, что опять начинает мёрзнуть. Заметив, что она шевельнулась, Корво опомнился, вскочил и принёс ночную сорочку, которую она приготовила себе с вечера. Она безмолвно взяла её, после чего он вышел в ванную комнату, чтобы она могла спокойно переодеться. Натягивая сорочку, Джессамина вслушивалась, как он спускает воду в позабытой ванне, странно благодарная, что он дал ей уединиться, но в то же время остался поблизости. Она свалила промокшие простыни в неопрятную кучу на полу и уставилась на неё тоскливыми опустошёнными глазами.
Лучше не думать. Лучше не вспоминать немыслимо реальное пение китов. И дымчато-чернильные завитки собственных волос, опутавших и утягивающих её в пустоту бездны...
Когда Корво вернулся, она успела заплести мокрые пряди в косу. Он нерешительно остановился перед нею, сжимая кулаки и глядя на неё так тревожно, словно опасаясь, будто она снова примется тонуть у него на глазах.
‒ Мне уже лучше, - заверила она, отметив, что в голос мало-помалу возвращается привычная твёрдость.
Корво не поверил, плотнее сжав губы. Джессамина попыталась улыбнуться, но это была лишь слабая тень улыбки. Если он ждал, что она прикажет ему быть свободным, то напрасно: она не могла заставить себя отпустить его. Только не сейчас.
Менее всего на свете ей хотелось остаться в одиночестве. Так что она промолчала, обошла кровать и отбросила покрывало, готовясь лечь. Корво наблюдал за ней, и она приняла решение игнорировать странность ситуации, притворившись, что ничего необычного не происходит.
‒ Ты не мог бы потушить лампы?..
Он с явным облегчением, что ему нашлось дело, кивнул и немедленно отправился исполнять просьбу. Джессамина скользнула под одеяло, сражённая внезапной волной изнеможения.
Корво оставил гореть только один светильник на столике у окна и нерешительно вернулся к ней, остановившись у изножья кровати. Он смотрел в сторону, однако у неё не сложилось впечатления, что он сторонится её. Наконец, он опустился в кресло у лампы, повинуясь безмолвному приказу оставаться на страже подле неё.
Джессамина чувствовала, что ей надо извиниться. Но с другой стороны, их обоих, кажется, более, чем устраивало обоюдное напускное молчание. К тому же, Корво уже предложил рассматривать происшествие, как одно из событий Фуги... Как будто ничего не произошло.
Так что взамен она поблагодарила его.
Это меньшее, что она могла сделать.
‒ Корво.
Он поднял голову. Лицо в ночной тени казалось почти бесстрастным, но глаза и беспокойные, нервные движения сложенных на коленях рук выдавали его волнение.
Джессамина не знала слов, которые в полной мере бы выразили её благодарность. Но...
Она прижала бледные пальцы к холодным губам, протянула ему ладонь и вернулась под одеяло.
Корво не ответил.
Но остался.
Джессамина смотрела, как он смотрит на неё, пока её не сморил сон.
В новый год она вошла с опозданием.
Вернувшаяся камеристка сообщила, что она проспала сигнал Аббатства. День стоял ясный, солнечный, совсем как вчера – и, всё-таки, что-то изменилось. Она встала разбитая, вялая, передвигаясь, точно в тумане.
Клара ни словом не обмолвилась о странном состоянии спальни. Все следы беспорядка исчезли, точно их и не было.
Корво тоже не упоминался, и его кресло у окна пустовало.
Впрочем, он стал первым, кто поприветствовал её по выходу из спальни. Так же, как приветствовал её весь предыдущий месяц. Выглядел он гораздо беззаботнее, чем ночью, и она даже смогла ему улыбнуться.
Так что, ничего не поменялось. И в новом году всё будет по-прежнему. Вот только...
«Джессамина».
Она проследила, как он касается пальцами сердца, медлит мгновение и опускает руку.
...вот только отныне всё будет совершенно иначе.
Следующая глава.
Предыдущая глава.
________________________________________________________
Иииииии на этом кончается первый сезон драмы в стиле псевдовикторианский whalepunk. Я пока не решила, приступить ли ко второй части или подождать, пока Шила её допишет.
И картинки, картинки!
Краткое содержание главы: