Глава 4. Второй промах.
Автор: wafflestories
Глава 4. Второй промах.
()~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~()
Первое впечатление Уитли от прекрасной вожделённой Поверхности трудно было назвать приятным. Он отшатнулся, как ужаленный, вцепился себе в лицо и заревел:
-АААААААА! Ааааа! чтоэтооножжётся!
Рука Челл начала соскальзывать, и она устремилась к земле. Он попытался поймать её, не отрывая ладони от оптического устройства аватара. После нескольких секунд довольно сложной возни оба оказались на земле в некоем подобии сидячей позиции. Не самый идеальный вариант, но это было лучшее, что он мог сделать, пытаясь не ослепнуть от турбо-ядерного светового шоу, прицельно бьющего по глазам.
Когда он осмелился слегка расслабить пальцы, до него медленно дошло, что то, что он счёл пылающим адом, на самом деле всего лишь свет солнца.
Для Уитли, собранного глубоко под землёй, проведшего жизнь в темноте обслуживающих помещений и ничего ярче искусственного освещения серых тестовых камер не видавшего, поток живого солнечного света показался болезненным и ослепляющим. Во время своих космических злоключений он верил, что с поверхности Земли, из-под одеяла атмосферы, он будет казаться менее ярким. Он ошибся – свет оказался теплее, но интенсивности у него не убавилось. Отфильтрованный, прирученный и модифицированный свет его аватара и рядом не стоял.
Жмурясь и прикрывая лицо, Уитли с трудом встал, налёг на дверь и с грохотом, от всей души, захлопнул её.
Уитли точно знал: давным-давно здесь собирались сотни сотрудников «Эперчур Сайенс», раз в неделю послушно покидающие свои рабочие места во славу противопожарных учений (и надежды урвать минутку на перекур). Но часть разума, содержащая эти сведения, не стремилась пояснить откуда они взялись, воспользовалась скудностью его способностей к самоанализу и, утомлённая происшествием, умолкла. А Уитли, который и в лучше времена чрезвычайно легко отвлекался, не стал настаивать. Вокруг была куча всего, что требовало внимания, и большая часть этого всего была изумительна.
Просторная бетонная площадка, некогда аккуратная и расчерченная белой краской на чёткие секции, была повсюду иссечена глубокими зигзагообразными трещинами. Как когда-то в подземных лабораториях Комплекса, пока Она была отключена, здесь повсеместно властвовала природа. Зелёные побеги сражались с бетоном, пробиваясь сквозь трещины, захватывая широкие просветы, ещё больше расширяя их, прокладывая в крошащейся серой поверхности целые каньоны. Не менее печальный конец ждал поверженную бурно разросшимися вьюнками и рододендронами сетчатую ограду. Не в силах противостоять массированному вторжению, ограда сдалась и обрушилась на землю, где ныне ржавели её останки.
Уитли, привалившись к дверям спиной, во все глаза рассматривал пейзаж. Пейзаж простирался до самого горизонта и состоял в основном из плавно покачивающейся, колыхающейся растительности. Совсем как в тех файлах главного компьютера! Вот только пушистые волнующиеся штуковины – ах да, трава! – так вот, трава в тех файлах была зелёная. А тут она была солнечного, золотисто-жёлтого цвета и безмятежно переливалась под нежным послеполуденным бризом. Его рецепторы засекли сотни незнакомых запахов – почвы, растений; весь этот мир бурно произрастающей органики так же отличался от его собственной спроектированной, искусственной иллюзии тела, как здешнее ослепляющее тепло солнца от его же холодного света в космосе.
И тут что-то в его разуме шевельнулось при виде этого зрелища, спалило пару цепей и разбудило обрывок какого-то воспоминания. Изумлённый Уитли издал негромкий фыркающий смешок и медленно сполз вниз по двери на землю.
-Пшеница, - тихонько, потрясённо вымолвил он. – Но откуда я...
Что-то крепко схватило его за запястье. Он вскрикнул, повернулся и обнаружил, что смотрит прямо в лицо Челл.
-Боже ты мой, ты меня однажды до смерти напугаешь! Я не шучу, так оно и будет – аааа, бац, капут центральному процессору, и прощай, старина Уитли. Я серьёзно, такое вполне может случиться.
Он окинул её беспокойным взглядом. Теперь, когда непосредственная опасность осталась более-менее позади, он вдруг вспомнил, что чуть не бросил её в беде, и от этого что-то тяжёлое и холодное угнездилось в районе того, что у нового тела называлось, по-видимому, грудной клеткой. Нет, в итоге он, конечно, её не бросил – но много ли это будет значить для неё? Она ведь точно видела, что он хотел.
-Ну... Во всяком случае, мне так говорили. Как ты себя чувствуешь, кстати? Да, надо было сначала это спросить. Ты... ты выглядишь...
…уже не такой резвой. Белая, как стена. Сломанная Платформа Веры – и та поактивней тебя будет. Не знаю, сколько этой красной жидкости тебе нужно, чтобы функционировать, но у меня такое чувство, что большая часть осталась в туннеле...
-…нн-не так уж плохо! Да нормально ты выглядишь. Не волнуйся, не переживай, всё будет хорошо.
Именно в такие минуты он мечтал об умении врать поубедительней.
Она отпустила его и тяжело привалилась спиной к его коленям. Уитли заметил, что она снова держится за бок, там, где одежда почернела и промокла. Он не знал, для чего она это делает. Быть может, чтобы не дать внутренним деталям вывалиться через отверстие от пули? Он очень надеялся, что дело в чём-то другом. Она ведь человек, ей же не приваришь заплатку на прореху в корпусе...
Её веки начали опускаться, а Уитли вдруг вспомнил, как однажды увидел её спящей. Дело было во время их самого первого побега, и уже тогда она продемонстрировала ту же практичность, с которой подходила к любым своим начинаниям. Она тщательно обыскала территорию, куда они забрели, на предмет безопасного уголка. Таковой нашёлся, и она свернулась клубочком в нише, сплошь исписанной и изрисованной каким-то безумным художником. И хотя он был охвачен лихорадкой побега и дико волновался, что Она их в любую секунду найдёт, на него снизошло нечто вроде умиротворения. Он молча лежал на ящике, куда она его положила, отгонял от неё темноту светом своей линзы и чувствовал себя тем сильным, неусыпным стражем, которым он должен был стать для неё и тех десяти тысяч, что заснули – вот точно так же закрыли глаза – но больше никогда не проснулись.
Вечный сон. Фраза всплыла внезапно и непонятно откуда, и повергла его в ужас. Уитли поспешно потряс Челл за плечо. Она снова приоткрыла глаза, но в них не было и следа обычной ясности, и это встревожило его ещё сильнее.
-Не-не-не, ты только не спи! Не засыпай, я настоятельно требую не спать! Помнишь, я говорил, что не время разлёживаться – так вот, на этом фронте пока без перемен! Ты знаешь, тут очень здорово – красиво, живописно, разнообразно, но, насколько я вижу, здесь катастрофически не хватает того, что могло бы помочь. Тебе. И мне кажется, оно нам очень нужно, и в больших количествах. Я… я немножечко исказил истину, когда говорил, что ты выглядишь не так уж плохо. Честно? Ты выглядишь кошмарно. Вот, я это сказал. Ты выглядишь чертовски ужасно, и, я боюсь, если мы не найдём ничего, чтобы экстренно починить тебя, ты умрёшь.
У него создалось впечатление, что, сколько бы он её не уговаривал дрожащим от страха и нетерпения голосом, она, судя по невидящему взгляду, ничего не понимает. Может быть, даже не слышит. И вообще его не узнаёт. Она явно пребывала в тревожащем его удалении от состояния compost mantis*. Было в этом что-то от нарушения законов мироздания. Если не считать предполагаемой мозговой травмы, она была самым умным, выносливым и сообразительным человеком, из всех, которых встречал Уитли. И видеть её такой разлаженной, в таком... аварийном состоянии было просто-таки чертовски страшно.
-Ты меня понимаешь? Компрендес? Ты умрёшь! Ты будешь мёртвой. А я не хочу, чтобы ты была мёртвой, очень не хочу. И, честно говоря, я не имею ни малейшего понятия о том, что делать дальше. Так далеко я не продумал... Я… мне для этого ты нужна, - Уитли махнул рукой в направлении горизонта. Несколько минут назад это был невыразимо прекрасный новый мир. Теперь – когда он начал понимать, что, возможно, придётся остаться с этим миром наедине, он как-то сразу растерял всю привлекательность и начал выглядеть пустым, чужим и – огромным.
-В том смысле, что тут ведь кругом одна пшеница. Ничего кроме чёртовых злаков, куда не глянь. Нет направляющих рельсов – да и крепить их некуда! Куда мне идти?!
Она всё так же лежала у него на коленях, но по окончанию речи шевельнулась и медленно, скрипя зубами от боли, с трудом привстала и подняла руку. Сбитый с толку Уитли изумлённо наблюдал, как она сжимает в кулаке складки его рубашки, пытаясь притянуть его к себе поближе. Когда она заговорила с ним внизу, её голос был довольно тих. Теперь же он был еле слышен. Уитли так сосредоточился на том, чтобы заткнуться и не упустить ничего из того, что она скажет, что едва не упустил то, что она всё-таки сказала:
-Сл…шай...
-Да-да? Слушай? Что, что, что я должен сл... что ты пытаешься сказать? Что именно слушать?
Ей пришлось взять паузу и отдышаться, прежде чем она смогла продолжить. И она явно боялась, что сил на это ей не хватит, и потому вторая часть её послания сорвалась с губ коротким, задыхающимся шёпотом:
-Эдем, - выдохнула она и закашлялась.
-Что это? Что это такое? Это какое-то мест… Э, нет-нет, погоди, не...
Тут силы оставили её окончательно, глаза закатились, рука ослабла и поползла вниз, а Уитли еле успел подхватить её, чтобы удержать от падения на его негостеприимные твёрдо-световые колени. Секунду или две она слабо шарила рукой по своему бедру, ощупывая онемевшими пальцами края кармана старых, окровавленных джинсов. В этих движениях была странная медленная настойчивость, изрядно смахивающая на отчаяние. А потом она замерла.
-Ладно, - всё-таки сказал он, на случай, если она слышала. – Ладно, сообщение принято. Я сам попробую разобраться...
Руки, поддерживающие её, что-то ощущали – слабое лихорадочное биение, поступающее на датчики давления его аватара. Уитли не сразу понял, что это бьётся её сердце.
Этот стук показался ему чем-то очень маленьким, хрупким и ненадёжным. Особенно, если учесть, что (если он правильно понимал человеческую биологию) этот трепещущий узелок поддерживал в ней жизнь. Уитли казалось неправильным, что она, такая сильная и непобедимая, зависит от чего-то столь уязвимого. Любой вменяемый дизайнер, любой нормальный инженер сделал бы наоборот.
Он неловко поёрзал и одарил горизонт тревожным прищуренным взглядом. Солнечный свет совершенно определённо растерял часть своей интенсивности. Поверхность Земли становилась яркой и тёплой там, где её касались солнечные лучи. Но это ведь не было перманентным состоянием, так? Из космоса он частенько наблюдал тёмную тень этой… этой самой… - (ночи, неуверенно подсказала память) – да-да, ночи, что наползает и затмевает собой дневной свет.
Уитли снова посмотрел на Челл, слабо надеясь, что, пока он вглядывался в окрестные дали, она чудесным образом выздоровела. Увы, этого не случилось: она была всё так же бледна и дышала не так глубоко и часто, как обычно. Уитли знал, что вдыхание и выдыхание воздуха – главный индикатор того, что человек жив. Люди всё время этим занимались, и если вдруг прекращали – это верный сигнал бить тревогу.
-Я ведь правду сказал, - беспомощно сообщил он. – Я не хочу, чтоб ты умирала. Так что ты не умирай, пожалуйста. Ладно?
Её рука так и осталась безвольно лежать на бедре, поверх кармана джинсов. Уитли вдруг, повинуясь импульсу, зародившемуся на задворках разума вместе со смутным воспоминанием, что люди поступают так, когда хотят выразить поддержку и... как бы выразиться... жизнеутверждение, неловко протянул руку и накрыл её ладонь своей.
На состояние Челл это не оказало никакого видимого эффекта, зато Уитли вдруг обнаружил под её пальцами уголок чего-то беловатого и хрустящего, торчащего из кармана. Он осторожно отодвинул её руку и потянул за уголок.
Таким образом, он добыл сложенный лист бумаги. Он долго пытался его развернуть, затем вдруг вспомнил, что будет не слишком любезно раскладывать его у неё на лице, и переместил бумагу на землю. Некоторое время он вглядывался в лист. Затем перевернул его и снова стал вглядываться.
-О, - изрёк он по прошествии нескольких минут. – А ведь умно!
()~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~()
В Центральном Зале царила темнота. Из-под неподвижных панелей пробивался, пульсируя, опасно красный свет. Комплекс притих, словно испуганный гневом родителя ребёнок – в каком-то смысле, так оно и было. Все системы, у которых имелись дела поблизости от Зала, старались выполнять свои функции как можно тише. Все, включая самые крошечные схемы и компоненты, обладающие зачатками мышления, понимали, что ради собственной безопасности не стоит привлекать Её внимания. Эта чёрная фуга молчания, эта безмолвная пассивность могли казаться затишьем перед бурей. Но Комплекс знал – это и была буря.
Она повелела панелям повернуться так, чтобы свет лился на потолок, окрасив его в кроваво-красные оттенки. Забавно. Учёные всегда боялись Её, пытались контролировать, не дать обрести полного самосознания, считая Её жестокой и бесчеловечной. Её зарождающаяся личность – Её порывы к убийству, отсутствие способности к сопереживанию, неистощимые резервы мстительности – кардинально отличалась от того, какими они воспринимали себя. Жалкие идиоты. Лично Она считала, что это и были самые человечные Её качества.
И гнев. О да, старый добрый, согревающий, бережно взлелеянный, психопатический гнев. Разумеется, Она не позволяла ему контролировать Себя – нет смысла срываться и принимать поспешные иррациональные решения, это всего лишь трата драгоценных ресурсов. Нет, самый полезный, самый лучший гнев – ледяной, продуманный и эффективный.
Такой же, как Она.
И Она гневалась. Она упустила Эту. Что-то – Она всё ещё работала над анализом доступных данных – какой-то мелкий непредвиденный фактор нарушил Её безукоризненные стройные расчёты. Эта сумела ускользнуть из Комплекса.
Опять.
Часть Её – та крохотная часть, что была возмущена и немного испугана грубым, хамским вторжением Этой – была более чем рада такому исходу событий. Но в целом Она была уязвлена и не собиралась так просто сдаваться. Она заманила Эту в Комплекс, расставила ловушки, говорила вещи, которые, как Она была уверена, сработают – и все-таки Эта убежала и даже сверх того, забрала с собой маленького недоумка: скопировала его на прототипное устройство и, что было очень в её духе, несанкционированно вынесла его из Комплекса. Что до Идиота, то, по зрелому размышлению, четыре года в космосе – слишком мягкое наказание. И то, что он так легко отделался – просто преступление. У Неё было столько идей наготове, а отсутствие возможности воплотить их в жизнь лишь добавляло соли на рану. Она собиралась медленно, методично разобрать по кусочкам его разум - обязательно удостоверившись, что он поймёт, что именно теряет, иначе какой смысл – и продолжать рвать его на части, пока от его жалкого сознания почти ничего не останется.
И «почти» - это очень важно. Потому что смерть тоже будет слишком мягким наказанием.
Но нет, у Этой, видите ли, были другие планы! Эта похитила Идиота буквально у Неё из-под носа! Они пренебрегли Ею, презрели Её, ослушались Её. Проигнорировали.
И Она могла с абсолютно хладнокровной, беспристрастной уверенностью заявить, что кто-то за это ответит.
Ясно, что по меньшей мере одна из турелей, охраняющих эвакуационный туннель, попала в цель. Сканирование выявило следы грязного, шумного, вредоносного присутствия Этой – дым, бетонная пыль, карбонат калия, сульфид, пепел, слюна, пот и – кровь. Много крови. Столько можно потерять при нескольких поверхностных ранениях – или при одном серьёзном. Нельзя так же исключать возможности ранения смертельного.
Что-то – еле ощутимое, почти неуловимое, затерянное в самых мглистых глубинах Её могучего сознания – пришло в ужас. Но и к этому Она подготовилась: этот крохотный отголосок эмоций служил первым сигналом опасности. Она запеленговала его, отследила, нашла источник и безжалостно вычистила его. Как ни странно, источник оказался необычайно любезен – он словно бы нарочно привлекал к себе внимание, выставляя себя удобной мишенью. Она почти что заподозрила, что он каким-то образом может быть причастным к Её нынешней неудаче и сбою в расчётах.
Ну, во всяком случае, никто не обвинит Её в отсутствии старания. Она даже попыталась, подавив гордость, честно, искренне взывать к лучшим душевным качествам, имеющимся даже у такой несимпатичной, несносной личности, как Эта – то есть, к патологическому желанию испытаний. Результаты были крайне разочаровывающими, но, опять же, такое всегда происходит, когда пытаешься говорить по-хорошему. Ведь давным-давно доказано научно: «по-хорошему» - худший по эффективности способ мотивации. Люди не понимают по-хорошему. Кроме того, это ещё и скучно.
Тем не менее, факт остаётся фактом: Эта сбежала, и вернуть её будет весьма нелёгкой задачей. У Неё нет власти над Поверхностью – Её всемогущество совместимо лишь с технологиями «Эперчур Сайенс», наполняющими акры подземных просторов. Мир снаружи был Ей неподвластен и совершенно Её не волновал – до сегодняшнего дня.
Она ведь практически не надеялась, что послание, которое передал под Её давлением Идиот, вообще сработает. Маячок, болтающийся на орбите Земли, слишком слаб, чтобы выследить не только Эту, но и самого Идиота. А устройство, куда Эта поместила недоумка, вообще было старым бесполезным прототипом, лишённым даже простейших средств обнаружения, и не отображалось на Её радаре.
Разумеется, отыскать местоположение – лишь часть проблемы. Куда более серьёзная задача, даже для Её бесконечно высокого интеллекта – вернуть Эту. Как этого добиться, когда мир снаружи лишён прекрасной упорядоченности Её Комплекса? Там совершенно не на что положиться...
…разве что...
Разве что, Ей удастся обойти проблему. Допустим, Она внедрит в незнакомую среду знакомые элементы...
...и когда Эта найдётся, дальнейшее – лишь вопрос правильной мотивации.
Она медленно вынырнула из чёрной бездны молчания. Панели на стенах вновь зашевелились, слагая странные узоры серого и красного. В их быстрых, прекрасно отлаженных движениях появилась элегантная целеустремлённость, отражающая Её настроение, Её увлечённость новой задачей.
О да.
Будет интересно.
()~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~()
Уитли узнал много нового.
И наипервейшее открытие состояло в том, что тащить кого-то, особенно если этот кто-то ничем не может помочь – это вам не в бирюльки играть. Нет, она его, конечно, таскала по всему Комплексу – применяла к нему свою достойную всяческого одобрения человеческую хватку, не ослабляла её даже, когда обстоятельства были против них, и никогда не жаловалась. Впрочем, даже если бы она и жаловалась, Уитли не оставалось бы ничего, кроме как смириться, потому что без неё он всё равно никуда бы не делся.
Зато теперь их роли кардинально поменялись, и Уитли справлялся с этим прискорбным осложнением именно путём жалоб – громких, пространных и очень многословных. Тут его ничто не ограничивало, поскольку Челл по-прежнему не приходила в сознание.
-А ты случайно в карманах, к примеру, кирпичи не прячешь? Я просто спрашиваю. Ведь должно же быть рациональное объяснение тому, что ты такая тяжёлая! Я имею в виду, ведь запросто может случиться, что, когда покидаешь дом в спешке и надеваешь первые попавшиеся джинсы, то впопыхах забываешь вытащить из карманов кирпичи. Классическая ошибка.
Несколько с трудом пройденных метров осталось позади.
-Или... Может, это не кирпичи, а свинцовые грузики. Сценарий тот же. Или ты проглотила шар для боулинга. Честно говоря, не вполне представляю, как такое возможно, но это действительно многое бы объяснило.
Ещё несколько утомительных метров. Заминка. Остановка.
-Ау? Ты меня слышишь? Сигнал доходит? А? Отлично, превосходно, просто проверка связи. В общем, если ты меня всё-таки слышишь, будь так добра, постарайся думать о лёгких вещах. Лёгких. Воздушных таких... Невесомых...
Он шёл уже много часов – он не стал подсчитывать их точное количество, так что очень кстати пришлась полюбившаяся универсальная формулировка «уйма времени». Но времени действительно ушла уйма. Как он и предполагал, тени удлинились, настала ночь – и привела с собой всяческие ужасы. Его долгому, изнурительному путешествию через пшеничные поля не было конца. В небе серебрилась луна, и ночь выдалась довольно тёплой, но у Уитли сложилось впечатление, что он оказался в беспросветном мрачном чистилище, где властвовала непроглядная тьма, и всё вокруг издавало звуки.
Многообразие звуков, наполнявших Поверхность, стало для Уитли, привыкшего к монотонному механическому гулу Комплекса, настоящим потрясением. Для начала, какие-то невидимые твари принялись издавать нечто вроде «скриип-скриип», причём, что особенно жутко – со всех сторон сразу. Но эти, по крайней мере, со временем заткнулись. Зато Уитли совершенно спокойно обошёлся бы без компании других тварей, одна из которых призраком скользнула у него над головой и издала такое мрачное и обвиняющее «Ууу-хуууу», словно он, по меньшей мере, сорвал ей вечеринку, а другая вдруг заверещала, а потом внезапно смолкла, будто её задушили. А уж тварь, которая коварно дождалась, пока он более-менее придёт в себя после пережитых кошмаров, а потом заорала у него чуть ли не над ухом, да так, словно её резали – так вот, эта тварь вообще могла проваливать к чертям собачьим. Хуже этого вопля могло быть только одно – увидеть того, кто этот вопль испустил. Так вопить мог лишь кто-то очень недовольный, с полной пастью очень острых зубов и лишь немного меньшим количеством глаз.
Твари копошились и шелестели; они завывали вдалеке, они сновали у него под ногами. С ногами у него по-прежнему хватало проблем – он так и не смирился до конца с их наличием – а тут ещё думай, как бы не споткнуться о рыщущие во тьме жизнеформы... На него навалилось слишком много странностей разом, Уитли задыхался и тонул во враждебном чуждом мире, который лишил его даже возможности увидеть, какие именно монстры притаились в зарослях пшеницы, выжидая удобного момента, чтобы выскочить и проглотить его. В существовании таящихся монстров Уитли не сомневался ни секунды.
Так что он просто продолжал свой полный треволнений путь: к тому моменту, как он набрёл на тёмную полоску примятой травы, он настолько изнервничался, что даже мыслить боялся, не говоря уж о том, чтобы остановиться или оглянуться.
Несмотря на свои стенания и жалобы, в глубине души он был только рад тащить Челл на закорках: её вес, и вялые руки, переброшенные через его плечи, и слабое дыхание на его шее – всё это было якорем, удерживающим его в реальности. Он отвечал за неё. Если бы не она, он бы точно сошёл с ума. Правда, к утру сходить было уже почти не с чего, потому он содрогался даже от самого безобидного шороха, пребывая в полнейшей уверенности, что это прелюдия к лютой смерти, уготованной ему таящимся в засаде... кем-нибудь. Тигром. Эбола Заиром. Единокрогом.
Тем временем, ночь, которая, по его подсчётам, длилась никак не меньше сорока восьми часов, куда-то сгинула. Солнце взяло на себя труд явиться и нехотя выползло из-за горизонта. Пока разгоралась заря нового дня, Уитли обнаружил, что тёмная стёжка, по которой он шёл, расширилась до утоптанной грунтовой тропы, а затем упёрлась в заросшую сорняками дорогу. Дорога была старая, потрескавшаяся, извилистая и пожираемая по краям разрастающейся зеленью, однако он приободрился, увидев, что люди, подобно ему, предпочитают полагаться на заранее проложенные пути.
Кроме того, оказавшись на дороге, он хотя бы мог с повысившейся степенью уверенности сказать, что всё это время шёл в верном направлении. Этот пункт сильно волновал его с самого начала, потому что (хоть он и любил утверждать обратное) сказать про Уитли, что он прирождённый навигатор – всё равно, что сказать про носорога, что он прирождённая балерина.
Пробудились твари, издающие «скриип-скриип», и, укрывшись в придорожных зарослях, затянули свой концерт. Уитли отметил, что золотые поля дикой пшеницы сменились какими-то другими растениями – покороче, позеленее – растущими аккуратными рядами на обнесённых деревянными заборчиками участках. Он понятия не имел, хорошо это или плохо. Всё равно от растений не допросишься врачебной помощи.
-Вот знаешь, было бы очень здорово, если бы ты выдала ещё пару-другую подсказок. Что-нибудь, кроме «Эдема». Что это за Эдем вообще? Я, если уж говорить начистоту, вообще не представляю, о чём речь. Ну неужели так трудно мне сказать, а?
Её рука начала соскальзывать с плеча. Уитли притормозил, после череды сложных мучительных телодвижений сумел переместить свою ношу в чуть менее неудобную и чуть более сбалансированную позицию, и тронулся дальше.
-Что-нибудь вроде «Ищи такого здоровенного бородатого дядьку, это мой приятель Эдем». Или «Это огромный завод по изготовлению шнурков, сбоку увидишь подпись «Эдем», так что не пропустишь». Ну ты понимаешь, какой-нибудь описательный оборот, броское прилагательное... Впрочем, яркие описания – это ведь не по твоей части. И разговоры тоже. Нет, вообще-то здорово было узнать, что ты умеешь разговаривать. Может, тебе стоит пойти дальше и как-нибудь освоить дивную функцию, ради которой изобрели речь – передачу информации. Полезная штука! И в этом случае я бы, к примеру, знал, имеет ли вот этот большой знак какое-нибудь... отношение... к...
Уитли остановился.
Знак крепился несколькими видавшими виды скобами к столбу на обочине. Он выглядел почти доисторическим и явно был куда старше крепенькой оградки, бегущей вдоль дороги. С одной стороны не хватало куска, и поверхность, некогда выкрашенная ярко-жёлтой краской, теперь облупилась, проржавела и выгорела под ударами стихий. Знак выглядел, как нечто, пережившее долгие десятилетия разнообразных невзгод и готовое простоять ещё столько же, если потребуется.
Буквы на нём были жирные и чёрные, непобеждённые слоями ржавчины. Судя по всему, часть информации пропала вместе с отбитым куском, но оставшиеся буквы можно было разглядеть почти без труда. «Э», «Д», затем небольшой пробел, затем «Е», «М», затем ещё один проржавевший, пёстрый от жёлтой и чёрной краски пробел и – кусок указательной стрелки**.
На всякий случай Уитли пару раз перечитал про себя получившееся слово, затем повернулся в указанном стрелкой направлении – и наткнулся на человека.
Человек сидел – сидела, это была она – на нижней перекладине ворот, неподалёку от знака, и смотрела на него очень серьёзными, очень большими глазами. Уитли, ведомый своим причудливо петляющим автопилотом, и знак-то случайно обнаружил, что уж говорить о красноватом деревянном здании за изгородью, или о расширяющейся дороге, убегающей прямо к разбросанным невдалеке домам. Тем не менее, ей удалось привлечь его внимание. Во-первых, она была всего лишь вторым человеком, повстречавшимся ему за последнее время. А во-вторых, с ней было что-то чудовищно не так.
-Аааа! О боже, какой кошмар! Что с тобой случилось?! Почему ты такая... урезанная?!
Маленькое человеческое существо продолжало глазеть. У существа были светлые волосы, то тут, то там собранные в хвостики и перехваченные яркими разноцветными заколками, и ярко-красные резиновые сапожки, а ещё диковинная игрушка, которую оно держало за одну из пяти болтающихся конечностей. Уитли поморгал, и паника потеснилась, дабы память смогла беспрепятственно подсунуть его сознанию крайне важную деталь.
-О-о, я понял. Ты ребёнок, правильно? Ха, слава богу, какое облегчение. Я совсем забыл, что вы сначала маленькие, а потом вырастаете! Я думал, с тобой произошёл какой-нибудь несчастный случай, но не важно, не важно, я, пожалуй, начну заново. Привет, ребёнок! Скажи, ты, случайно, не умеешь оказывать первую помощь?
Девочка медленно перевела взгляд за его плечо, на бессильно склонённую голову Челл, на её свисающие, испачканные засохшей кровью руки. Она никак не прокомментировала это зрелище, но её глаза вдруг стали ещё серьёзней и круглее; она соскользнула с перекладины и попятилась прочь от ворот, не спуская с него глаз и крепче прижимая к груди игрушку. Прежде, чем Уитли смекнул, что могут понадобиться некоторые разъяснения, она сорвалась с места и помчалась к красному зданию, отчаянно работая сапожками и визжа, что есть силы:
-ПАПАААААААААА!
_________________________
* Уитли имел в виду латинскую формулу compos mentis – «в здравом уме», но получилось, что характерно, «компостный богомол».
**На знаке написано «Dead End -». Так благодаря времени, природным катаклизмам и непереводимой игре слов бывший «Тупик» превратился в «Эдем».
Продолжение