Леди замка Джен
Глава 8. Горькая истина.
Автор: wafflestories
Глава 8. Горькая истина.
-Разумеется, у меня всё было под контролем, - заявил Уитли.
Они возвращались домой на закате; здания, деревья и разгуливающие по площади прохожие в свете заходящего солнца отбрасывали длинные чёткие тени. Словно марионетка на фоне освещённого занавеса из золотистой пыли, тень Челл решительно ступала впереди, держа на сгибе локтя прямоугольную тень ноутбука, а чуть поодаль размашисто шагала тень Уитли.
-И вообще, он правильно сказал, полка могла в любой момент рухнуть. Висела на волоске. Балансировала на грани. Я бы даже так сказал – тот волосок, на котором она висела, сам по себе балансировал на грани, вот. Это всё равно бы произошло, тут никаких сомнений. Чудо, что она ни на кого не свалилась ещё раньше. Хорошо, что я вовремя нашёл неполадку. Я никого не обвиняю, ни в халатности, ни в чём-либо ещё, но кто-то мог серьёзно пострадать. Да та же девочка, как там её...
-Элли.
-Да-да, она самая, в сапожках. Мы с ней поболтали, пока вы с твоим умником чинили полку. Она мне рассказала совершенно потрясающие вещи. Про вортигонтов. Кажется, так они называются. Просто поразительно. Представляешь, они могут говорить друг с другом на огромных расстояниях! Через целые континенты! И всё это – вот это и есть самое невероятное! – они делают лишь при помощи мозгов! Своих мозгов! С ума сойти!
Он поболтал пальцами в воздухе – видимо, чтобы подчеркнуть таинственные, ошеломляющие свойства телепатической коммуникации.
-А ещё, а ещё она мне кое-что подарила. Смотри!
Челл посмотрела. «Кое-что» оказалось заколкой, которую он не без труда (и не без опасливой помощи со стороны Элли) умудрился переквалифицировать в булавку для галстука.
На заколке зеленела фигурка лягушонка.
-А вот странная вещь всё-таки. Знаешь, когда ты представляешь, что с кем-нибудь что-то вдруг случится... ну, хотя бы вот, полка на этого кого-то упадёт... и тебе о таком даже думать тошно, хотя ты этого кого-то едва знаешь и тебе от него и не нужно-то ничего...
Челл немного замедлила шаг. Действительно, странно... но не совсем то, что имел в виду Уитли. Он только что описал чувство сопереживания – эмпатию, тревогу за кого-то без особой на то причины. Слышать подобное из уст обитателя Того Места - вот это и есть странность. Ни одно другое устройство от «Эперчур Сайенс», с которым ей приходилось иметь дело, не способно было даже создать видимость сопереживания. Сама идея была им глубоко чужда.
Она дважды сталкивалась с другими Личностными Модулями – правда, у неё не было времени узнать их поближе, поскольку оба раза обстоятельства их встреч меньше всего располагали к доскональному изучению. Внешне они мало отличались от Уитли. Но при этом только внешняя сторона у них и была. Каждый из Модулей был снабжён какой-то ярко выраженной функцией, навязчивой идеей, вшитой в их однослойные искусственные мозги: тортик, сомнительные факты, любопытство, космос. Они даже отдалённо не казались разумными. Первичная функция Уитли была определена столь же чётко – или, вернее сказать, должна была быть определена – но почему тогда ни в одном из прочих Модулей нет этой человечности, этой изувеченной, недоразвитой – но сложности?
Она остановилась, поставив ногу на ступеньку своего дома.
-Уитли?
-Аюшки? – он всё еще с ухмылкой рассматривал булавку-лягушонка.
-Какое твоё первое воспоминание?
Он вскинул на неё изумлённый взгляд.
-Чего-чего? – она подняла брови, и он мигнул, удивление быстро сменялось тревогой. – Да-да, я расслышал, просто... Ну, я не знаю, я об этом, честно говоря, не особо задумываюсь. Моё первое воспоминание случилось такую дикую уйму лет назад, что... А почему ты вообще спросила? Это что, какой-то сбор информации для... Это испытание? Это испытание, да?!
-Нет. Просто...
Позже, вспоминая об этом, Челл так и не поняла, зачем она сделала то, что сделала. Может, она хотела помочь ему сосредоточиться, или удержать его ускользающее внимание, а может, дело было в том, что она стояла на ступеньках, и потому ей оказалось легче до него дотянуться – а может, это был просто спонтанный порыв, столь же для неё нехарактерный, как звездопад для июля. В любом случае, она положила ноутбук Гаррета на ступеньку, подняла руки и осторожно прижала пальцы к вискам Уитли.
-…попробуй вспомнить.
Он вздрогнул, захваченный врасплох внезапным контактом. В стёклах его очков вспыхнул золотом солнечный зайчик, и Челл в очередной раз поймала себя на невольной мысли о давно погибших учёных «Эперчур Сайенс», которые наверняка провели бесконечные часы, создавая, программируя и записывая все эти подробнейшие детали в базу данных Аппарата Инкарнационного Очеловечивания. Они воссоздали в виде твёрдого света каждый волосок, текстуру, мельчайшее движение – и для чего? Для того чтобы получить нечто, что будет выглядеть достаточно человекообразно, чтобы впарить что-нибудь потенциальному клиенту. Пожалуй, «из пушки по воробьям» - одна из самых точных характеристик, приходящих на ум, когда речь заходит об «Эперчур Сайенс».
А детализированность аватара, меж тем, и впрямь поражала воображение. Челл различала каждую чёрточку его лица, каждую полоску на стратосферно-синей радужке его глаз, бледные, почти бесцветные ресницы – куда более светлые, чем соломенные, торчащие во все стороны волосы, которым не помешала бы расчёска. Она отчётливо видела крохотные винтики на дужках очков, и даже явственный отпечаток пальца на левой линзе.
-Вот ты сейчас мою голову держишь... – слабо выдохнул Уитли. – Это поможет?
Челл слегка пожала плечами. Она почувствовала лёгкое головокружение, как будто напряжение, в котором она, сама того не замечала, долгое время жила, начало отступать. С её интровертным складом характера, максимум, что она себе позволяла – время от времени обнять кого-нибудь из самых близких друзей, вроде Роми или Аарона. И не потому, что у неё возникали какие-то проблемы с эмоциями – она просто не любила демонстрировать их в открытую. Все знали её, как человека сдержанного, не допускающего вольностей в отношении собеседника, особенно на публике. Разумеется, факт, что она нежно касается лица человека, с которым она, формально, едва знакома, да ещё и на виду у всякого, кому не лень будет поднять глаза и посмотреть – по определению не мог остаться без внимания. Она понимала, что на них сейчас с любопытством взирает изрядное число прохожих. Она знала, что если глянет чуть вбок, то встретится глазами с заинтригованно застывшим на пороге своего дома Биллом ван Бьюреном*. Она прямо-таки чувствовала жадные взгляды Карен Прелл и Дины Нельсон, замерших на своём излюбленном наблюдательном пункте перед Ратушей (если сердцем Эдема считался Аарон, то сих достойных дам с полным на то основанием можно было назвать его ртом).
Она подивилась тому, как мало её это волнует.
-Ну... сейчас попробую, - с некоторым сомнением протянул Уитли, крепко зажмуриваясь. – Посмотрим, воспоминание... первое воспоминание... Честно говоря, мне это немного напоминает генеральную уборку. Знаешь, когда шаришь по собственной голове, как по чердаку, распихиваешь всё по коробкам и в итоге оказываешься в совершенно чистом помещении, не говоря уж о риске травми... о, стой, стой, вот, что-то похожее. Кажется, нашёл. Сначала... ну, сначала было темно. Было темно, и я ещё подумал – ух ты, а почему всё так, почему ничего не происходит, это ведь до смерти соскучиться можно, если это «ничего» вдруг растянется во времени. И вот тогда я подумал ещё кое-что: эй, а я ведь, выходит, думаю! С каких это пор я думаю?! И-и тогда, внезапно, вспышка, и...
()~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~()
-свет.
Он почувствовал, как сузилась линза его оптического датчика, среагировав на поток резкого белого света, изливающегося с потолка. Он глянул вверх, вниз – и впервые в жизни моргнул. Всё вокруг сияло белизной – полы, стены, потолок, халат на... на человеке, это был человек, в этом он был почти уверен – на человеке, который нависал над ним, тыча в него каким-то маленьких белым инструментом и что-то обеспокоенно бормоча. Белыми не были только волосы человека, что-то жёлто-красно-розовое, норовящее выскользнуть из некоего продолговатого предмета в его свободной руке, и ещё маленькая фотография на белой карточке, пришпиленной к лацкану халата.
«Дэйл, КА, интерн» - прочитал он и ощутил небольшой укол радости, осознав, что умеет читать.
-…меня убьют, если узнают, что я капнул горчицей в мод... ох, чёрт!
Речь. Этот шум был речью. И если Дэйл, КА, интерн мог производить речь – значит, мог и он.
-Привет!
-Господи Иисусе, - сказал Дэйл, КА, интерн, пятясь и роняя предметы. Начало, конечно, не слишком обнадёживающее, но он ведь был насквозь оптимистом – да, он понятия не имел кто он такой, что не могло не сбить с толку, но если бы его попросили описать себя, он обязательно начал бы с оптимизма. Оптимизм ощущался им как врождённое качество. Не похоже, правда, чтобы его в буквальном смысле рожали... Он попробовал повращать визиром, поболтать рукоятками, поморг-морг-моргать. Всё исправно работало, а это ли не повод для оптимизма?
-Э-э, привет, - отозвался тем временем Дэйл, КА, интерн, глядя на него с выражением, как ему показалось, сильной тревоги. – Ты... Ты меня слышишь?
-Чётко и ясно! Уши работают на все сто процентов!
-У тебя... – Дэйл, КА, интерн судорожно сглотнул. – У тебя нет ушей.
-Нет?! Вот чудеса, а я мог бы поклясться... О, ваша правда, нет ушей. Странно. Ну, ладно, пусть будет... Слуховые... штуки. Приборы для того, чтобы слышать – работают на сто процентов! Так лучше?
-Э-э... да, отлично... извини, но разве ты... разве ты не должен... Погоди, знаешь что, я сейчас приведу своего начальника.
С этими словами Дэйл, КА, интерн спрятал куда-то в стол жёлто-красно-розовую штуковину и выскочил из комнаты. Дверь закрылась за ним с громким шипением.
Теперь в белой чистой комнате было абсолютно пусто, остались только он да множество компьютерных дисплеев с бегущим оранжевым текстом, слишком мелким, чтобы он мог прочесть. Чтобы хоть чем-нибудь себя занять, он попробовал сосчитать дисплеи – их получилось четырнадцать, и он обрадовался, выяснив, что считать он тоже умеет. Тогда он, в порядке эксперимента, попытался промурлыкать какой-то мотивчик, посвистеть.
Наконец, откуда-то снаружи донеслись взволнованные, быстро приближающиеся голоса.
-…серьёзная ошибка, его нельзя включать, пока мы не выясним, в чём была причина предыдущего...
-Сэр, я знаю, я… я просто работал с калибровкой, как вы и велели, а оно врубилось и заговорило!
-Так. Ладно, это уже что-то. Мы и так от графика отстаём. Значит так, Дэйл, ты с этой штуковиной во включённом состоянии ещё не работал, поэтому запоминай. Не произноси вслух ничего, что может содержать парадоксы. Знаешь что, вообще молчи. Сейчас этот модуль - чистая страница, нам совершенно не нужно, чтобы он набрался чего-нибудь, что может дестабилизировать его первичную функцию? Ясно?
-Да, сэр!
-Отлично. Подыгрывай ему. Не хватало, чтоб он закатил очередную истерику... Достаю ключ.
Дверь издала весёленькую трель, зашипела и открылась, впустив Дэйла, КА, интерна. Следом за ним шёл другой человек – пониже ростом, поуже и с карточкой, гласившей «Мосс, Д, глава проекта».
-Привет! – весело поздоровался он со вторым человеком. Мосс, Д, глава проекта улыбнулся ему.
-Здравствуй, Модуль С.И. Как ты себя чувствуешь?
-О, отлично. Очень даже хорошо. Жалоб нет, хотя... можно мне уточнить, это я и есть? Модуль С.И? Только я не совсем...
-Да, это ты и есть. Ты – личностный модуль, и это твоя функция.
-...вот оно что.
-Ты в чём-то не уверен?
-Не уверен? Нет-нет, я просто почувствовал... просто вдруг подумал, что меня зовут... как-то по-другому. У меня точно есть имя. Не это С.И., хотя я не жалуюсь, это очень здорово звучит, так по-научному и строго... Но...
-Понятно, - чуть хмурясь, сказал Мосс, Д, глава проекта, обменявшись взглядом с Дэйлом, КА, интерном, который обеспокоенно топтался у стола. – И как же тебя зовут, Модуль С.И?
-Я...
Он постарался вспомнить. Он очень сильно старался, крепко зажмурил единственный глаз и сконцентрировался – а концентрироваться было нелегко. Всё равно, что пытаться остановить сотни разноцветных стеклянных шариков, катящихся с гладкого склона. Яркие цветастые вспышки появлялись и гасли на фоне тусклой рассеянности, и подо всем этим медленно клубилась какая-то странная мгла. Было слово... у слова была форма, слов было несколько, он почти поймал их, почти удержал, но...
-Я не... не знаю. Я думаю... У? Там точно была «У». Или это не «У», а «Джей»? Может быть и «Джей», но это сложнее, чем я думал, кажется, я...
-А ты знаешь, почему ты подумал, что у тебя есть имя? – спросил Мосс, Д, глава проекта.
Линза его глаза резко открылась, осветившись ярко-синим, полным надежды светом.
-Ну, у людей ведь всегда есть имена.
-У людей. Не у модулей.
Линза разочарованно сузилась.
-О...
-Тем не менее, - задумчиво произнёс Мосс, Д, глава проекта. – Мы решили дать тебе имя, Модуль С.И.
-Уи... – начал было Дэйл, КА, интерн. Его начальник резко пихнул его и, как ни в чём не бывало, продолжил:
-Да, и мы внесли имя в твою память. Оно там. Это... твой дополнительный параметр.
-Правда? Ух ты, спасибо!
-Теперь ты можешь вспомнить?
-Я... Не подсказывайте! Я сам!..
Он снова попытался. Странный мглистый туман всё ещё клубился в глубинах его сознания, но теперь он знал – он не имеет значения, его можно игнорировать, втиснуть подальше – и сосредоточиться на том, что действительно важно. Самое большое, самое яркое пятно, имя, которое они ему подарили, он сумеет угадать верный ответ…
-Уитли! Да, это оно, это моё имя! Да, ха-хааа, вы киваете, значит – правда! Я Уитли! Угадал, угадал, с первого раза, сам! Великолепно.
Это было чудесное, восхитительное чувство – прилив неописуемого по яркости счастья, чистой радости от Правильно Выполненной Работы. Он искреннее надеялся, что будет продолжение, что будет ещё Работа, которую нужно Выполнить Правильно, уж очень ему понравилось это ощущение.
Уитли. Он повторил своё имя, привыкая и к нему, и к своему новёхонькому голосу. Он попытался придать этим трём слогам шик и изящество, которые соответствовали бы такому энергичному, деятельному Модулю С.И. (что бы это не значило). Он, правда, не был уверен, что попытка увенчалась успехом, ну да ладно – у него ещё будет время потренироваться.
-Уитли. Замечательное имя, мне очень нравится! Оно мне так подходит! Идеальное соответствие!
-Рад слышать, - рассеянно отозвался Мосс, Д, глава проекта, делая пометки в блокноте, невесть откуда возникшем у него в руках. – Превосходный... ответ.
-Да? Правда? Фантастика! Вы это записываете? Что это был превосходный ответ? Я не хочу быть навязчивым, но, знаете, это первый вопрос, и я сходу на него ответил, хорошо бы получить какую-нибудь награду.
-Э-э...
-Я ничего такого не прошу, ничего такого, у меня очень скромные запросы, просто... что-нибудь на память, понимаете? Записочку или… о-о, наклейку! Хочу наклейку! Мне дадут наклейку?! Вот бы здорово было!
Люди уставились друг на друга в онемелом ужасе. Мосс, Д, глава проекта совершил некий неопределённо-панический пасс руками в сторону Дэйла, КА, интерна, который ответил оторопелым взглядом и пропал из поля зрения, нырнув за рабочую станцию. Секунду спустя за ним последовал и Мосс, Д, глава проекта. Из-под стола раздалось негромкое, но оттого не менее отчаянное шушуканье.
-У меня ничего тут нет, сэр! Только мой завтрак!
-Найди что-нибудь, понял? Мы тут в авангарде инновационного фронта, так давай, чёрт побери, инноваторствуй! А-га! А это что?!
-Э... сэр, это мой банан...
-Я вижу, что это такое, идиот! Давай его сюда!
Учёные вновь возникли в поле зрения, причём Дэйл, КА, интерн выглядел явно растерянным, в то время как Мосс, Д, глава проекта, сиял и удерживал двумя пальцами маленький овал.
-Дэйл, окажи нам честь.
Дэйл, КА, интерн, взял липкий белый овальчик, наклонился и поспешно прилепил его к корпусу чуть пониже обода его оптического узла, осторожно разгладив наклейку пальцем.
-Вот. Это специальный... э...Удостоверяющий Стикер...
-Положительного Подкрепления? – любезно подсказал Дэйл, КА, интерн.
-Положительного Подкрепления от, гм, «Эперчур Сайенс». Носи на здоровье.
Рабочая станция, к которой он был прикреплён (при помощи, как он смутно понимал, некоего соединительного элемента в ярко-жёлтом металлическом каркасе), была отполированной, незапятнанно-белой и по отражающим свойствам ничем не уступала зеркалу. Направив книзу ходовой шарнир, он увидел свое отражение – ярко-голубой оптический визир, полускрытый нижней пластиной, и изогнутую рукоятку – лучший доступный ему в отсутствии лица и мимики эквивалент широкой благодарной ухмылки.
-Ух ты, какая прелесть. Спасибо, дружище, мне очень... О, гляньте, тут буковки!
Наклейка – белое пятно на его чистеньком светло-сером корпусе – действительно была подписана синими и оранжевыми буквами. Он сузил линзу, вчитываясь.
-BRA… ZIL… Что это? Какой-то код?
-Ты умеешь читать? – изумился Дэйл, КА, интерн, бросив беспомощный взгляд в сторону своего шефа. Но Мосс, Д, глава проекта, был ошарашен ничуть не меньше. – То есть, да, это такой код.
-А, точно. Я так и подумал. А... Что же он означает?
-Ну... это... как бы... сокращение такое. Гибрид между «браво» и… и «поразительно».
«Браво». «Поразительно». Какие чудесные слова.
-Ха-ха, да, я понял! Теперь понял! Бразительно.
-Ну да... – сказал Дэйл, КА, интерн и, не смотря на предостерегающий взгляд Мосса, Д, главы проекта, неловко похлопал его по корпусу. – Бразительно.
()~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~()
-Ну, ну а потом, - сказал Уитли. – Они сделали ещё какие-то пометки, ещё каких-то людей привели – таких, знаешь, учёных, в белых халатах, с блокнотами... Они мне задали несколько вопросов – ха, тогда мне казалось, их было миллион. Устроили мне нечто вроде собеседования, обсуждали со мной всякие воображаемые сценарии – что бы, мол, я сделал в такой-то ситуации... Не подумай, что я хвастаюсь, но, по-моему, я справлялся на отлично! Они от меня без ума были – записывали всё в свои блокнотики, а один парень – видимо, из главных, видно было, что начальник – так вот, он сказал, что я «теперь намного лучше». Хм, если задуматься, он не сказал, намного кого именно я лучше. Может, у них ещё какой-то модуль на примете был, не знаю. Но я произвёл на него хорошее впечатление. Он сказал – и я очень ясно это помню – что я – совершенство.
Он так и стоял с закрытыми глазами, и Челл, держащая его лицо в ладонях, ощутила под пальцами блаженную, простодушную улыбку.
-Такую оценку ведь не забудешь, правда? А потом они сказали, что у них для меня есть работа. Очень важная работа. Но им надо было провести ещё несколько тестов, и для этого им необходимо было меня выключить. Сама понимаешь, мне это не понравилось... Я спросил, можно ли мне остаться в сознании на время этих тестов, а они... по-моему даже рассердились немного. И сказали, что если меня не выключить, я умру. Мне, конечно, умирать не хотелось, и тогда один из них что-то сделал, что-то нажал. Клик – и всё. Вот, собственно, оно самое. Моё первое воспоминание.
Уитли открыл глаза и поморгал; его зрачки – мгновенная тёмная вспышка в густой синеве – сузились от мягкого вечернего света, как когда-то сужалась его старая линза.
-Да, я понимаю, не слишком захватывающе. Не блещет ни особой яркостью, ни динамичностью, но уж какое есть.
Челл медленно кивнула и убрала руки. Уитли на миг охватило непонятное ощущение утраты, почти тоски. В конце концов, просто говорить в темноту, ни на что не отвлекаться, стоять так близко к ней – было очень приятно. Только его голос – и её прикосновение.
-А до этого? – спросила она.
Уитли запутался окончательно.
-До... моего первого воспоминания? Я не совсем уверен, что мы одинаково понимаем концепцию. Ты спрашиваешь – есть ли у меня воспоминания до моего первого воспоминания... ответ «нет», потому что первое воспоминание – оно на то и первое. У меня не было физической возможности помнить что-то до определённого момента, так что воспоминания до первого воспоминания будут довольно-таки разрозненными. И под разрозненностью я подразумеваю их полное отсутствие, потому что... Извини, я что-то не так говорю?
Она отрицательно мотнула головой, но он точно видел – по глазам, по тому, как сжались её губы – она разочарована. Его неверным ответом. Очередной ошибкой.
Он отвёл глаза, борясь с тошнотворным, медленно, но верно нарастающим последние несколько дней тягучим страхом. Предательский голосок из дремучих закоулков сознания шепнул, что ему тут вообще не место, что у него ничего не выйдет, что ситуацией он владеет не более чем истончающийся под нагрузкой полуразорванный трос, и дальше будет только хуже. Он с самого начала подвёл её – да так, что потом понятия не имел, как с ней помириться – да и в целом, хоть он и старался не унывать, он знал, точно знал, что не справился ни с чем из того, что она ему предложила. С тех пор, как они покинули Комплекс, она поручала ему разные задачи – чем дальше, тем проще – а он терпел неудачу за неудачей. Сейчас он даже вспомнить нормально не смог, куда уж элементарней! Всё это так… ужасно… знакомо.
Как называется этот их людской эквивалент Смотрителя при Центре Релаксации? Куда они тебя ссылают, когда у них кончается список дел, в которых ты ни черта не смыслишь?
Он не хотел об этом думать – но не думать не мог. Так иной раз знаешь что микросхема сломана, но не можешь удержаться и не ткнуть лишний раз в больной участок. Куда ссылают? Наверно, куда-нибудь подальше, где никому не придётся иметь с тобой дела, где тебе будет нечем заняться, и где не будет никого, кроме тебя. Он знал одно: если такое место существует, то такие люди, как Челл, по своей воле даже в гости туда не придут. Почему-то эта часть удручала больше всего.
-Погоди, - беспомощно позвал он. – Пожалуйста, послушай, прости меня, я... я ведь пытаюсь! Всё это... я правда стараюсь!
Челл посмотрела на него с некоторым недоумением, и он вдруг увидел, что в её глазах, точно грозовая туча, неотвратимо сгущается та самая повергающая его в трепет решимость. Он мысленно взмолился, чтобы она относилась к чему-нибудь постороннему, к какому-то делу, о котором Челл случилось вспомнить конкретно в этот миг. Купить молока, починить крышу, взорвать что-нибудь – потому что если этот взгляд, да с подобным уровнем упрямой решительности, относится к нему, то... То это просто очень пугает, вот.
Но секунда миновала. Челл улыбнулась рассеянной, чуточку принуждённой улыбкой, легонько ткнула его в плечо («легонько» - по её стандартам, но он, не смотря на боль, протестовать не стал), подняла предмет, который дал ей всезнайка Гаррет Рики, и вошла в дверь своего дома под весёлый звон колокольчиков.
()~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~()
Несколько часов спустя, посреди ночи, когда все нормальные люди давно видели десятый сон, Челл спустилась на первый этаж и осторожно прошлась по тёмной передней. Она обогнула стол, старательно перешагивая через доски на полу, которые, как она знала, при малейшем давлении имеют обыкновение скрипеть, как ненормальные. В комнате стояла сонная, душистая, тёплая от остывающей духовки темнота. Челл на миг остановилась, вдохнув аромат свежего хлеба. Всё здесь принадлежало ей – вручную побеленные стены, неровный скрипучий пол, плетёный коврик, помеченный белыми полосками лунного света, льющегося из окошка. Это была её гавань, её убежище. Она никогда не страдала вещизмом, но что-то необычайно отрадное, умиротворяющее было в самой возможности находиться здесь, ощущать это место, каждый его уголок, закуток и трещинку. Каждая мелочь была знакома и имела значение: при открытом буфете не закроется дверь; в оконной раме когда-то была трещина, которую она лично заделала при помощи замазки и кухонного ножа; кривоватая вышивка, висящая на стене – подарок ребятишек, что ходят мимо на уроки в многоцелевую городскую ратушу, и которым она показывала, как печь хлеб... Челл упивалась этим греющим чувством безопасности, сопричастности, приспособленности – и надеялась, что оно никогда не приестся.
Однако кое-кто никак не мог вписаться в её мирок – ни метафорически, ни, если уж на то пошло, физически. Челл задумчиво присела на краешек стола, рассматривая спящего Уитли: одна нога болтается над полом, свисая с подлокотника, другая притянута почти к самому подбородку. В её маленьком убежище, где всё идеально подогнано друг к другу, как частицы мозаичной картинки, Уитли – элемент совершенно иной головоломки, попавший в коробку по чистой случайности. Ей-то всё равно, но он страдает от своей неприкаянности.
Она могла бы сказать этому доверчивому оптимисту, к тому же склонному безоговорочно полагаться на её слова, что со временем всё обязательно наладится. Ей и самой хотелось верить, что так и будет. Но инстинктивно она склонялась к иному пути: показать ему, приведя неоспоримые, железные, непробиваемые доказательства, что опускать руки рано, что оно того стоит, что результат оправдает любые сложности. С точки зрения её методичного, спокойного, холодного рассудка это было безукоризненным решением – и она решила, что охватившая её внезапная нервозность вызвана всего лишь сложностью предстоящей процедуры. В конце концов, задуманное ею не вполне безопасно.
Всё-таки, удивительно (не говоря уж о том, что как нельзя кстати!), что Уитли, не смотря на его заверения, что ему не нужно спать, с лёгкостью приноровился к нормальному человеческому ритму. Он спал тогда же, когда и она, с готовностью отключаясь на те же шесть-семь часов, необходимых ей, чтобы выспаться. Интересная способность – засыпать по собственному желанию, как по нажатию кнопки...
Челл бесшумно опустилась на коврик рядом с диваном и открыла ноутбук; чёрно-белый кабель из «Эперчур Сайенс» уже был присоединён к нему через столь удачно найденный переходник. Уитли спал, уткнувшись носом в спинку дивана, предоставив тем самым свободный доступ к беззащитному затылку над воротничком живописно измятой рубашки. При этом он не шевелился и, что особенно жутковато, не дышал – своеобразное напоминание о его истинной природе.
Света луны и цепкой памяти оказалось достаточно, чтобы на ощупь отыскать участочек на его шее, где твёрдый свет превращался в обычную голограмму, оптическую иллюзию, скрывающую секретный разъём. Челл задержала дыхание – чтобы рука ненароком не дёрнулась – и воткнула штекер кабеля в порт.
Слегка содрогнувшийся Уитли среагировал на это слабым протестующим бормотанием. Она замерла в ожидании, и он вскоре успокоился, притянув коленку к груди и обняв себя за плечи. Челл понятия не имела, какова структура искусственного сна, проходил ли его мозг, наподобие человеческому, какие-нибудь циклы. Во всяком случае, прямо сейчас он, казалось, был потерян для мира и спал глубоко и беспробудно – эдакий не до конца свернувшийся в клубок гигантский длинноногий ёжик-мутант в коме.
Дисплей ноутбука замерцал, и она, сев по-турецки у дивана, положила компьютер себе на колени. Задняя подсветка экрана бросила на её лицо странные мрачные тени, придавая ей сходство с неким безумным учёным из тех старых кинофильмов, которые иногда показывали в ратуше (Челл, по вполне понятным причинам, не особо жаловала научную фантастику, частенько изобилующую свихнувшимися всемогущими компьютерами и апокалиптическими кошмарами, но кое-какие фильмы всё-таки видела).
На экран вылезло окошко, а с ним – индикатор выполнения, и началось быстрое сканирование списка загруженных на компьютер кодеков. Буквы мелькали и сливались, индикатор неспешно полз вперёд, пока не замер на трёхчетвертной отметке.
Обнаружено устройство 00004/[F]AS[IV]IDPC241105/AS[I]HRADE. Обнаружен ключ шифрования. Внимание: некоторые форматы могут не поддерживаться текущей платформой. Конвертированные файлы сохранятся на диск. Продолжить?
Продолжить ли?
Ведь это – вот то, что она собирается сделать – по-своему вторжение в личную жизнь, священное для Челл понятие. Уитли, конечно, в своё время грубо пренебрёг её неприкосновенностью – и всё ради прилива фальшивых эндорфинов – но сейчас это уже не имеет значения. В её системе координат два минуса подобного рода никак не давали плюс. Челл отдавала себе отчёт в шаткости моральной позиции и отнюдь собою не гордилась, но... но она ведь пыталась (решить головоломку) помочь ему, разве нет?
Прищурившись и решительно сжав губы, она нажала клавишу «enter».
Поначалу ей показалось, что она прикончила старый ноутбук – экран снова замерцал и внезапно сменил разрешение, громко зарыдал вентилятор, и корпус опасно нагрелся – она явственно чувствовала тепло через хлопковую ткань шорт и даже начала прикидывать, а что ей, собственно, делать, если компьютер возьмёт и задымится. Уитли испустил очередной жалобный стон и перевернулся лицом вниз – к счастью, в нужную сторону, иначе провод затянулся бы петлёй на шее, что, впрочем, вряд ли бы ему навредило. В завываниях вентилятора появились надрывные нотки, мерцающий экран на миг вспыхнул цветом «Эперчур Сайенс» - тускло-оранжевым – а затем почернел. Раздосадованная Челл хлопнула ладонью по ноутбуку и сердито откинулась на диван. Откажи он сразу же, было бы не так обидно – ведь на какое-то мгновение ей показалось, что эта штуковина работает, и...
Мерцание.
Белый шум.
Какая-то вспышка. Движение. Остановка. Изображение запестрело неподвижными пикселями, помехами, красно-сине-зелёными полосами, оно расслаивалось, размывалось, фокусировалось...
Мерцание.
Снова вспышки, одна за другой, как при покадровой съёмке очень трясущейся камерой. Белизна, сияние, какие-то скруглённые углы, движение... На фоне белизны вдруг проступил тёмный силуэт, отдалённо напоминающий морскую звезду, и теперь, когда изображение обрело чёткость, стали видны костлявые запястья, длинные пальцы, ладони, подставленные под бело-синий кран с льющейся водой. Мир по ту сторону экрана шатнулся и деформировался, через плохонькие динамики ноутбука донёсся плеск – и короткий вдох – и голос.
Челл ошеломлённо уставилась на монитор.
()~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~()
«…спокойно, всё хорошо, абсолютно никаких причин для беспокойства. Всё проще простого. Я просто подойду и, и... всё ей скажу – на сей раз точно скажу. То, что я делаю сегодня, неизмеримо храбрее всего, что я когда-либо делал; Шекспир** – вот только сомневаюсь, что ему доводилось волноваться на этот счёт, он ведь был прославленным актёром, ему даже не нужно было называться своим настоящим именем... Что ему – представился Бардом или, или, там, Принцем – тогдашние-давнишние девушки небось вокруг него так и вились. Стаями! А он их, такой, палкой отгонял. Палицей... ох, меня опять занесло. Так, хватит растекаться мыслью по древу, мыслей и без того было предостаточно, время действовать. Просто идёшь – и говоришь!..
Он опять плеснул водой в лицо, затем глянул на отражение и взъерошил мокрыми руками волосы, приобретя некоторое сходство с ощетинившимся белобрысым дикобразом, после чего атаковал их расчёской. Волосы всегда были проблемой, хотя ему, как правило, удавалось с ними договориться. Подобно своему хозяину, в отсутствие чётких инструкций они обожали поступать по собственному, весьма своеобразному разумению: когда удавалось их приструнить, они вели себя безропотно и кротко, но ровно до возникновения очередной великолепной идеи. Единственное различие состояло в том, что его великолепные идеи охватывали довольно обширный круг тем, в то время как волосы ограничивались поисками новых путей в том, как бы половчее уподобиться опрокинутому ураганом стогу сена.
-«Привет! Мне, как обычно!» Хорошее начало, очень хорошее начало, безобидное, дружелюбное. Ты – постоянный клиент... Только… о господи, ну и формулировочка, не вздумай ляпнуть такое, звучит очень уж двусмысленно... Постоянный покупатель, вот. Лучше. Мм-м-м… «Спасибо, выглядит аппетитно! И знаете, раз уж речь зашла... Поражаюсь, как это вы всё помните. Я имею в виду, кто что любит... То есть, я видел, вы сначала записывали, но с тех пор ни разу не ошиблись. Это замечательно. Не то, что бы я специально подсматривал… э-э… Я просто к тому, что сам я, как правило, с трудом вспоминаю, где накануне оставил ключи от квартиры. Где уж мне запомнить, любит ли совершенно посторонний человек горчицу или нет...» Да, пойдёт, но лучше в эту тему не углубляться, просто следовать руслу разговора... «Ну так вот! Я, конечно, понимаю, что вы заняты, вам же надо сотни бубликов продать, не хочу вас задерживать, но...»
Он склонился над раковиной, на секунду зажмурился и вернулся к созерцанию зеркала, ища вдохновения в отражении комнаты отдыха. Вот уж с отдыхом эта комната ничуть не ассоциировалась. Как-то совершенно не думается об отдыхе, когда прячешься здесь взмокший от ужаса, с трясущимися руками и с желудком, сжатым в комок что твоя долларовая купюра, прошедшая все круги прачечного ада.
С вдохновением тут тоже было туговато. Интерьер уборной отнюдь не способствовал возвышенности мыслей: длинный ряд отдалённо-беловатых раковин, полоска ламп верхнего освещения (одна лихорадочно мигает), вымощенный плиткой пол да плакат на стене.
«Не забывайте мыть руки! Стерильность – залог сверхустойчивости комплекса
к эпидемиям радиационно-стимулированного некроза!»
к эпидемиям радиационно-стимулированного некроза!»
Чтобы текст поместился на листе, последнюю строчку пришлось набрать мелким шрифтом, зато на плакат умудрились втиснуть смеющуюся рожицу. Он попытался передразнить её, улыбнувшись зеркалу широкой жизнерадостной ухмылкой. Эффект вполне удовлетворительный, подумалось ему – глаза, конечно, испуганные, но есть шанс, что она будет сражена его речью и ничего не заметит.
Хорошо бы.
Он снял очки. Да, так лучше, гораздо лучше. Жаль, конечно, что нельзя подойти и заговорить с ней без очков – печальный опыт подсказывал, что толика уверенности в себе не стоит общей дезориентации. Он почти ничего не знал о ней, он постеснялся даже спросить её имя, но в чём он был уверен, так это в том, что женщин, как правило, мало привлекает полнейшая неспособность отличить дверь от стены.
-«Я просто подумал, если у вас... если вы в ближайшее время свободны... в недалёком будущем... никакой спешки... вообще, вы сами можете выбрать удобное для вас время, у меня как раз ничего жизненно важного не предвидится. Ничего такого, что нельзя было бы отменить... так вот, если вы всё-таки не очень заняты, быть может, вы согласитесь сходить куда-нибудь... Со… со мной?..»
Под конец фразы голос вознёсся куда-то в верхний регистр и зазвучал чуть ли не умоляюще. Он попытался опять, стараясь выдержать спокойную, ровную, дружелюбную интонацию.
-«Со мной. Мы могли бы, не знаю, в качестве первого пришедшего в голову примера – посидеть где-нибудь после работы, в каком-нибудь тихом славном местечке, ничего пафосного... Я знаю пару таких местечек, но если у вас есть свои соображения, то я буду более чем рад выслушать. Если вы согласны, разумеется, если моё предложение не показалось вам... невыносимым – если показалось, то ничего страшного! Абсолютно ничего страшного, я хочу сказать, я не обижусь, я пойму... Хотя я, конечно, надеюсь, что вы согласитесь – я не пытаюсь давить на вас, просто честно признаюсь, что очень-очень надеюсь, что вы согласитесь...»
Он оборвал себя на полуслове и уткнулся в зеркальную раму, прижавшись лбом к остро-прохладной металлической поверхности.
-Рррррр. Ну почему это так сложно?! Да не сложно это вовсе, это ты всё усложняешь! Ты приглашаешь девушку на ужин, а не сагу наизусть декламируешь! Просто, не рассусоливай, переходи уже к главному! «Собственно, вот суть моего вопроса: вы и я – и где-нибудь подальше отсюда. Как вам?» Вот видишь, всё нормально, всё хорошо, более-менее то, что нужно. Совсем очень даже не сложно. Ничуть.
Он снова нацепил на нос очки, глянул в зеркало, оправил рубашку и посмотрел на часы. Без двадцати одиннадцать. Сердце ёкнуло, а желудок скрутило так, что пришлось вытянуть дрожащую влажную руку и опереться о зеркало. Он испытывал схожие ощущения перед собеседованиями на работу: это ужасное, свинцовое чувство страха оказаться непригодным, ненужным, недостаточно подготовленным.
-Запишу-ка я ключевые пункты...
Он [ПРОПУСК][СОХРАНЕНИЕ НА ДИСК, ЖДИТЕ][ЗАГРУЗКА] приник спиной к хлипкой перегородке чьего-то рабочего закутка, прячась за гигантским фикусом-переростком – деревцем, практически лишённом листьев, зато чуть ли не с него высотой. Голова кружилась и гудела, словно от недостатка кислорода – жаль, у него не было при себе, скажем, бумажного пакета, чтобы подышать в него... Кстати, он никогда не понимал, каким таким образом дыхание в бумажный пакет помогает остаться в сознании – разве что это нечто типа отвлекающего манёвра. Как представишь, как по-идиотски выглядит со стороны твоё пыхтение в пакетик, так сразу как-то прекращаешь беспокоиться о возможности грохнуться в обморок.
Вот и она. Как всегда, пришла минута в минуту, по ней часы можно сверять – конечно, не те часы, которые искалечили периодические нырки в стакан с лапшой. Не смотря на прилив паники, так приятно вновь видеть её – словно старого друга, с которым они сто лет не встречались, и была своеобразная жестокая ирония в том, что он боялся даже заговорить с ней, потому что, собственно, в основном только этого ему и хотелось. Просто говорить, и слушать её голос, узнать её мнение о чём-то помимо бубликов, быть может, снова услышать её чудесный смех.
Пока ничего отдалённо похожего на связный разговор у них не вышло – но две недели и три дня назад он что-то сказал – он не помнил, что именно, но был почти уверен, что ничего особенно остроумного или глубокомысленного, но она засмеялась, и это было восхитительно. Если про него когда-нибудь снимут кино (да, понятно, что шансы стремятся к нулю, но кто знает) – этот момент попадёт в одни из ключевых кадров.
Увидев её впервые, он мгновенно решил, что влюбился – любовь с первого взгляда, та самая мифическая штука, о которой все говорят, вся такая большая, светлая и с большой буквы «Л». Теперь он понимал, как это наивно. Как можно понять, любишь ли ты человека, лишь увидев его рядышком с аккуратными пирамидками из бубликов? Любовь – явление громадное, многослойное, сложное и зачастую нуждающееся в глубоком, в чём-то даже интимном понимании того, чем живёт человек, что у него на сердце, о чём он думает... С этим согласны все более-менее заслуживающие доверия источники. Нет, нужен хоть какой-то опыт, чтобы быть уверенным в чём-то настолько важном.
С того судьбоносного дня минуло уже три месяца. Он всё ещё боялся, что она заметит, как он таращится на неё – тем более, она такая наблюдательная. От неё не ускользало ни одной мелочи даже когда приходилось иметь дело со сложными заказами из соседних отделов, и с покупателями-привередами, и с теми, кто никак не мог решить, чего им надо – и всё это одновременно.
Он всегда покупал одно и то же, даже когда есть ему не хотелось – частично, чтобы сделать её день хоть чуточку легче, но большей частью ради того, чтобы увидеть в ответ на своё «мне как обычно!» кивок и милую улыбку, показывающую, что она помнит его.
«Привет!» Он начнёт с «привета». Это, как правило, беспроигрышный вариант, безопасная стартовая площадка. Даже если она откажется – он, конечно, подумывал о том, чтобы учесть и такой поворот, но мысли об этом слишком удручали, да и он не был особо силён в расчёте вероятностей – даже если она откажется, он хотя бы будет знать, что сделал всё от себя зависящее.
Он судорожно сглотнул, быстро заглянул в клейкий листочек, сжатый в потной ладони, и уже совсем было отважился покинуть убежище за долговязым фикусом, как вдруг услышал свою фамилию.
-Уитли?
[ПРОПУСК][СОХРАНЕНИЕ НА ДИСК, ЖДИТЕ][ЗАГРУЗКА]
Он обернулся.
Первое, что бросилось в глаза – белые халаты. Часть рассудка, достаточно хладнокровная, чтобы думать о самосохранении, завопила приглушённые предостережения. Люди вокруг вдруг вспомнили о каких-то срочных делах в совершенно иных частях офиса, и бросились врассыпную, словно маленькие шлюпки, уходящие от шторма в безопасные воды.
-Вот... они хотят с тобой поговорить, - виновато сообщил его приятель из кабинки напротив, кивнув на троицу учёных, прежде чем как можно незаметнее ускользнуть.
Первый учёный уже нетерпеливо протягивал руку за его беджиком. Он отстегнул карточку и подал ему, потому что так положено – и выбора нет – и обеспокоенно оглянулся на ксерокс.
-Чем могу помочь?
Учёный просканировал беджик – биип – поднял на него глаза и натянуто улыбнулся.
-Следуйте за нами.
Если бы он в тот момент мог ясно соображать, он бы заволновался куда сильнее. В конце концов, в последний раз его похожим образом заманили на это... биометрическое сканирование – что в результате вылилось в крайне болезненный опыт с необъяснимыми подкожными кровоподтёками и носовым кровотечением. Если бы он мог ясно соображать, он хотя бы спросил, чего им надо, что он на этот раз натворил (а он мог натворить, в этом плане относительно себя он иллюзий не питал) – но его мысли всё ещё полнились оптимистичным, беспокойным ожиданием, и в руке он сжимал превратившийся во влажный комок листочек, и думать мог только о том, успеет ли вернуться, прежде чем она уйдёт, ведь сумеет ли он вновь набраться храбрости в следующий раз – неизвестно.
Хоть бы это всё ненадолго.
[ПРОПУСК][СОХРАНЕНИЕ НА ДИСК, ЖДИТЕ][ОШИБКА- СВЯЗЬ ПРЕРВАНА]
___________________
* ...продюсер и дизайнер Valve, ведущий аниматор Half-Life 2. Мне однозначно нравятся жители Эдема.
** На самом деле, Диккенс. Слегка перевранная цитата из «Повести о двух городах»: «То, что я делаю сегодня, неизмеримо лучше всего, что я когда-либо делал; я счастлив обрести покой, которого не знал в жизни».
Продолжение главы